двух стихий, такой ничтожный. Одинокое, потерянное, забытое всеми и забывшее всех существо, преследуемое неведомым злом, идущее без цели и без смысла, ведомое призрачной надеждой – вот кем он был, и вот кем он, похоже, будет теперь всегда.

Вот только – не всегда. Лезвие истончалось, заострялось, сужалось, постепенно превращаясь в ниточку, на которой висела его жизнь. Тьма наступала все быстрее и нетерпеливее, жар и холод усиливались, а ветер ненавидел его с каждой минутой все больше. И – у него кончались силы. Все силы разом.

В какой-то момент он все-таки споткнулся.

Один неловкий поворот искалеченной, окровавленной стопы, одно неуклюжее движение одеревеневшей левой рукой – и вот он уже летит вниз, не в огонь, который его расплавит, и не в бурю, которая превратит его в цельный кусок льда. Он летит вниз, лбом точно на лезвие, и он, может быть, попытался бы еще выровняться, попытался бы вернуть равновесие – но он успел только закричать.

А потом его просто разрубило пополам, и он…

* * *

…проснулся.

Глубокий вдох дался ему с трудом. Тем не менее сделать его было величайшим из доступных ему удовольствий. Хотя нет – пожалуй, самым большим удовольствием все же было не дыхание, а вернувшийся к способности ясно мыслить разум. И, конечно, его тело снова было в полном порядке: ни следов обморожения, ни красноты ожогов, ни крови. Зато трясло его сейчас самым натуральным образом, теперь уже – все тело, а не половину. Щекам было мокро: значит, все-таки не сдержался, жаль. Все мышцы ныли и болели, ноги ниже колен он не чувствовал, хотя и подозревал, что это – лишь следствие испытанного шока, и позже вся гамма фантомных ощущений вернется к нему в полной мере, стоит ему лишь немного успокоиться.

– Больно, наверное? – В этот раз «загружал» картинку Лилей, и он же сейчас сидел у него на бедрах, обхватив ладонями виски. Ему же и досталась сегодня роль сочувствующего.

Лилео, поддерживавшая его сзади, смеялась и зачем-то прижималась раскрытыми губами к его шее. Лилей погладил его по щеке, вытирая слезы, поцеловал возле носа. Он не решался уклониться от их прикосновений: в прошлый раз, когда он попробовал попросить, чтобы его оставили в покое, они решили, что у него осталось предостаточно сил для нового «путешествия», раз он все еще что-то соображает. В общем, перечить им было еще более чревато, чем Аргзе.

– Можно мне… можно мне стакан воды, пожалуйста? – Горло все еще царапало. Голос был совсем хриплый, почти неузнаваемый.

– Еще рано, – загадочно отозвался Лилей, нажимая на кончик его носа пальцем.

Сильвенио закрыл глаза:

– Могу я уточнить, для чего рано?

– Для угощений, – ответила Лилео еще загадочнее, и они с братом наконец-то оставили его одного.

Распорядок дня у Сильвенио теперь не отличался разнообразием. Либо он пребывал в искусно устроенной Близнецами иллюзии внутри своего разума, либо наблюдал за их общением и пресловутой игрой «в куклы», как они это называли, либо просто спал без сновидений, восстанавливаясь. Впрочем, нормально восстановиться ему не дали еще ни разу: Близнецы всегда возвращались слишком быстро. Похоже, они и сами спали лишь пару часов в сутки, но при этом выглядели почему-то всегда бодрыми и полными жизни.

Сначала кошмары были простыми.

Время было неоднозначно, расплывчато: он не знал, когда увидел тот или иной кошмар. Реальности больше не существовало – он не знал, является ли реальностью хоть что-то из того, что с ним происходит. Он мог прожить дни, годы и даже столетия в очередной иллюзии – а затем обнаружить, что прошло всего несколько минут там, в маленькой комнате с магнитными наручниками и неизменной стеной. Близнецы не уставали придумывать все новые сюжеты, подтачивали день за днем его волю и рассудок, и он уже не мог точно сказать, кто из них в действительности был сумасшедшим: Близнецы – или он сам. Легендарные адмиралы-предатели, развалившие Альянс пиратов, иногда казались плодом его собственного воображения: они слишком хорошо знали его разум. Знали каждую его мысль, каждый страх. Они ломали любую его ментальную защиту, сколько бы силы он в нее ни вложил, потому что откуда-то знали все секретные коды, открывавшие его внутренние замки. Они могли перенастраивать его чувствительность, управлять его телом, заставлять его испытывать несуществующие ощущения, а он даже не мог им ничего противопоставить, потому что они занимались этим, наверное, едва ли не всю жизнь. Он сталкивался с такими умельцами впервые. Они читали его как книгу, пока он бродил в их иллюзиях, и он не хотел даже думать о том, что будет, когда эта книга им наскучит.

Однажды, открыв глаза после нормального, естественного сна, он тут же их снова крепко зажмурил: ему не стоило видеть происходящее в кабине. Увиденное отпечаталось в его сознании навеки, будь проклята его абсолютная память: закрытые глаза, переплетенные пальцы рук, приоткрытые губы, белые стройные ноги с красными ногтями на ритмично движущейся узкой спине, бледно-золотые водопады волос, стекающие единым потоком почти до пола. Близнецы Лиланда занимались любовью прямо на панели управления, не заботясь о том, что Лилео, прижатая к консоли, нажимала спиной и локтями на какие-то клавиши, из-за чего на экранах рябили тексты, цифры и видеозаписи. Выражения лиц при этом у обоих были почему-то такие блаженные и умиротворенные, будто они сейчас не предавались запрещенной в десятке крупнейших галактик инцестной страсти, а просто отдыхали после трудового дня, посвященного помощи нуждающимся и сиротам. Сильвенио невольно передернуло от такого сравнения, но глаз он не открыл. Еще какое-то время он слышал их вздохи и тихие стоны, сливающиеся в один, и непроизвольно размышлял о том, что при такой абсолютной ментальной близости, какая наблюдалась у этих двоих, – учитывая, что они заканчивали друг за друга мысли, – в этом случае близость еще и физическая приравнивалась, наверное, к самоудовлетворению.

Сильвенио передернуло снова, и на этот раз его все же заметили. Вздохи вдруг прекратились. Он с холодеющим сердцем услышал их мягкие, плавные шаги, направлявшиеся к нему. Тогда он зажмурился еще крепче и вжался в стену всем телом, как никогда желая уметь сливаться с металлом. Шаги остановились совсем близко.

– Братик, мы такие нецивилизованные. Наш гость, должно быть, чувствует себя ужасно неловко. Как бы нам загладить свою вину?

– Может, нам стоит пригласить его присоединиться, сестренка? Мы уже делали так с другими гостями.

Сильвенио судорожно молился матери Эрлане и всем Богам, в которых верил.

– Но они не были такими симпатичными. Кроме разве что той парочки с Литарки.

– Определенно. И мне