Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оставь ты их, – посоветовал в конце концов какой-то угрюмый тип, сидевший возле него и кутавшийся в грязное покрывало неопределимого цвета. – Все равно не ответят.
– И правда, – согласилась шевельнувшаяся рядом грустная маленькая старушка. – Оставь ребятишек. Может, им даже лучше будет, если они не поймут, что происходит.
Он непонимающе огляделся и все-таки рискнул спросить:
– А что, собственно, происходит?
Ответа не последовало. Мужчины и женщины, тесно сидевшие бок о бок в длинной узкой лодке, опускали глаза, когда Сильвенио заозирался по сторонам в поисках объяснений, которых, видимо, ему никто здесь давать не собирался. Вздохнув, он отвернулся и стал вновь смотреть на воду – наблюдать за понурыми лицами своих спутников было почти в той же мере тоскливо, что и за неподвижными детьми. Лодочник, закутанный с головой в какой-то выцветший коричневый балахон, продолжал равнодушно грести вперед, не отвлекаясь на разговоры пассажиров.
Местность, которую они проплывали, не отличалась разнообразием. Пустынные берега, изредка уныло выступающие им навстречу из стелющегося по воде густого тумана, обозначались иногда низенькими чахлыми деревцами, вяло тянущими к серому небу растопыренные руки-ветки без единого листочка. Пелена мрачных низких туч, застелившая небо от горизонта до горизонта, временами, словно прохудившееся старое одеяло, которым завесили дыру в прогнившей крыше, выплевывала несколько капель весьма жалкого на вид дождя, не приносившего никакого облегчения пересохшей долине. Было прохладно и сыро. Пассажиры одинокой лодки, рассекавшей тихую водную гладь, все больше молчали или коротко перешептывались о чем-то, явно не стремясь налаживать контакты: видимо, на них слишком сильно давил этот надоевший печальный пейзаж. Их было немного: одна старушка, одна молодая женщина, державшая на руках спящего младенца и периодически засыпавшая сама, трое разновозрастных мужчин, двое странных детей и он, Сильвенио Антэ Лиам. И безмолвный лодочник, чьего лица не было видно из-под наброшенного на голову глубокого капюшона. Отчего-то Сильвенио избегал даже смотреть на этого лодочника, словно в нем было что-то такое, пугающее само по себе, безо всяких внешних атрибутов.
Хрипло каркнул, пролетая над ними в направлении берега, большой черный ворон. Одно черное перо прямо в полете отделилось от облезлых крыльев и, плавно кружась, приземлилось на корму лодки. Сильвенио взял перо, от скуки повертел его в руках. Старушка почему-то глянула на него неодобрительно, поджав сухие губы, а вот один из мужчин, до того бездумно таращившийся в пустоту и как-то затравленно обнимавший свои колени, вдруг придвинулся к Сильвенио ближе, тоже глядя на перо в его пальцах.
– Куда мы плывем? – спросил Сильвенио через какое-то время, вновь обернувшись к другим пассажирам.
Снова ему никто не ответил. Сильвенио убрал вороново перо в карман куртки и настойчиво повторил:
– Куда мы плывем? Кто-то из вас же наверняка знает? Я приношу свои извинения, что отвлекаю вас, но дело в том, что я совершенно не помню, как тут оказался. Может быть, кто-то знает хотя бы, как я сюда попал? Я был бы благодарен за любую информацию.
В лодке молчали и отводили глаза. Снова каркнул ворон, уже где-то вдалеке. Равномерный плеск воды, доносившийся из тумана, не прекращался ни на секунду.
– Повтори свой вопрос в третий раз, – сказал тот мужчина, который так и глядел теперь на его карман с пером.
– Зачем? Мне все равно, похоже, не ответят…
– Три – хорошее число. Магическое. Святое.
Сильвенио внимательно посмотрел на него: спутанные грязные волосы, торчащие во все стороны, заплеванная поношенная одежда, состоящая из грубого кафтана и широких штанов не по размеру, босые исцарапанные ноги, болезненно-худые руки с погрызенными и поломанными ногтями, под которые забилась земля, изможденное лицо и лихорадочно блестящий дикий взгляд – все это явно говорило не в пользу душевного здоровья его неожиданного собеседника. Впрочем, выбирать не приходилось. Сильвенио повторил в третий раз, обращаясь уже только к нему одному:
– Куда мы плывем?
Внезапно тот расхохотался – истерически, нервно, с определенной ноткой безумия.
– Никуда, парень! – выкрикнул он сквозь смех, и его голос прозвучал чересчур громко для этого тихого места. – Никуда, в том-то и дело!
Сильвенио автоматически отскочил от него, чуть не вывалившись через невысокий бортик лодки, но его, к счастью, вовремя придержал за плечо другой мужчина, единственный из троих, кто до этого не говорил с Сильвенио вообще.
– Осторожнее, – предупредил он лаконично и помог ему вернуть равновесие, после чего вновь спрятал руку в недрах своего дорогого на вид пальто.
Безумец продолжал неистово хохотать до тех пор, пока тип с покрывалом не приложил его кулаком по уху. Тогда тот замолк так же резко и опять начал таращиться в пустоту. Они снова плыли молча. Женщина с младенцем на руках, разбуженная недавним криком, осоловело моргала, пытаясь понять, чем вызван шум, но вскоре задремала опять. Младенец же в отличие от нее так и не проснулся. Ни златовласые дети, ни лодочник внимания на произошедшее не обратили. Лодка не замедляла и не ускоряла свой ход.
– Неужели ты до сих пор не понял? – услышал Сильвенио через некоторое время шипение того же безумца, и, обернувшись, увидел его дикий, полный злобы взгляд. – Мы все тут обречены, парень. Все! И ты, и я, и бабка, и Мистер Пальто, и жадюга со своим пледиком, и тупая девка с ее тупым ребенком, и эти двое, которые, я смотрю, уже приготовились к своей участи. Ну, может быть, не обречен из нас только этот субъект, – человек в кафтане кивнул на лодочника. – Он-то, наверное, только рад отвезти нас в это самое никуда! Или не рад, кто его знает. Но в любом случае доставит нас туда именно он.
Все это было очень странно и, признаться, начинало не на шутку пугать. Сильвенио поежился и обнял себя руками, чтобы хоть как-то согреться.
– Нельзя доставить в никуда, – возразил он неуверенно. – Если он нас куда-то везет, то у этого пути должен быть конечный пункт. И почему мы обречены? Если… – Он невольно сглотнул и понизил
