Не успела я расслабиться, как он изрек, что мое место — среди темных. Ну, зачем мой ангел Стасу похвастался? Зачем мы вообще сюда пришли? Говорила же я ему, что ничего хорошего из этой встречи не выйдет! Откуда я знаю, как у ангелов распределение происходит?

Мой ангел уже раскричался и весь затрясся. Меня в жар бросило. И только через мгновенье я поняла, что бессознательно спряталась у него за спиной, выдернув руку из его руки. Ничего, я потерплю — если они сейчас сцепятся, моему ангелу обе руки понадобятся, чтобы уравнять силы.

Обошлось. Этот Винни-Шарик, похоже, лучше меня соотношение сил оценил и тут же переметнулся на нашу сторону. Судя по реакции остальных, это его предложение почему-то оказалось не лучше первого. Я от всей души с ними согласилась. От одной мысли, что придется постоянно мысли кодировать, мне не по себе стало.

Одним словом, когда Макс с Винни-Шариком ушли, лично я вздохнула с облегчением. И была только благодарна моему ангелу, когда он домой заторопился.

До него, видно, тоже уже дошло, что как-то слишком он вошел в роль ведущего собрания, и что одно дело — мной командовать, а совсем другое — Стасом. Я впервые слышала, как Стас кого-то на место ставит, и лишний раз убедилась, что спокойной, размеренной речью намного проще собеседника к порядку призвать. Пожалуй, нужно будет на вооружение взять.

А в целом, Стаса интересовали совершенно конкретные вопросы по проведению встречи, и я совершенно не понимала, из-за чего мой ангел так раскипятился. В конце концов, эти вопросы дали ему возможность похвастаться Стасу и своими достижениями. Мне тоже было интересно, расскажет ли он Стасу, что обнимался с ним, или опять врать начнет.

Глядя на потрясенное лицо Стаса, когда мой ангел рассказал ему о воображаемом физическом контакте и поклялся, что это было крепкое рукопожатие, я поняла, что правды не узнаю никогда.

На обратном пути в наше здание я все же не выдержала.

— А ты, правда, им всем руки пожимал? — спросила я, словно между прочим.

— Руку они мне пожимали, — рассеянно ответил мой ангел.

— А ты что делал? — еще небрежнее спросила я.

Мой ангел встряхнулся и искоса глянул на меня.

— У меня к каждому индивидуальный подход, — загадочно обронил он.

Я предпочла сделать вывод, что его метод вывода меня в видимость также остался строго индивидуальным.

— Ты мне лучше другое скажи, — вдруг обратился он ко мне. — Ты всех инвертированных одинаково ощущаешь?

Я удивленно повернула к нему голову. Как-то некогда мне сегодня было свои ощущения анализировать, но как можно отличить одну печку от другой?

— Что ты имеешь в виду? — решила я уточнить для верности.

— Ну, помнишь, мы заметили, что внештатники не так интенсивно на нас воздействуют? — тоже ответил он мне вопросом на вопрос. — А от темных и Стаса ощущение не только слабее было, но вообще разное.

— Какое? — уже взбрыкнуло мое любопытство.

— Трудно объяснить, — пожал он плечами. — Или, вернее, так: помнишь, ты мне говорила, почему летом сначала холодный кран открываешь, а зимой горячий? Так вот — это как холодная вода: летом приятно, а зимой до костей пробирает.

— И от кого же тебе самые приятные ощущения приходят? — усмехнулась я.

Сейчас скажет, что от меня — на земле он тоже всегда любил первым мириться. Нужно было только повод ему дать.

— Странно, но от темных, — услышала я его задумчивый голос.

Вот этого еще не хватало! Хотя меня тоже к ним пригласили — в случае чего, вдвоем перекрасимся, подумала я. И тут же содрогнулась от той легкости, с которой мне представился переход на сторону врага человечества. Я вспомнила то время, когда Марина якобы сделала то же самое, и какую ярость во мне это вызвало. Но она осталась с нами. И даже помогла уличить темного. И после этого прекрасно общалась с ним. До сих пор. И мы все с Максом как-то притерлись друг к другу. И этот Винни-Шарик мне в целом понравился…

Я решительно отбросила все эти мысли, чтобы окончательно не запутаться. На земле у нас не раз и не два все перемешалось — где свои, где чужие — и здесь, похоже, не лучше. Макс что там, что здесь явно не чужой, а внештатники, вроде, свои, но зачем тогда они следят за нами, как за преступниками?

Чтобы отвлечься, я рассказала моему ангелу, что могу ощущать ангелов и в видимости, если нас какой-то барьер разделяет. Он окончательно пришел в отличное расположение духа и мечтательно уставился куда-то в даль, подергивая бровями и надувая щеки.

Убедившись в безоблачности горизонта, я решилась на более важные расспросы.

— Да, кстати, — широко раскрыла я глаза, — а чем с Тенью закончилось?

Мой ангел вздрогнул, и на лице у него показались предвестники солидного урагана. Главное — не отводить глаза, сложить брови домиком и, если и моргать, то хлопая ресницами.

— Ну. давай — постреляй мне еще глазками, — прищурился мой ангел. — Я, тоже кстати, хотел бы узнать — пользуясь случаем — какую это главную часть дела ты сделала и что именно твой тенистый стал иначе видеть?

Вот — самое время вспомнить рассудительно спокойный тон Стаса.

— Я провела всю подготовительную работу, — с достоинством ответила я. — Создала тебе поле деятельности и оставила полную свободу маневра.

— И что открылось объекту маневра на этом поле? — склонил мой ангел голову к плечу.

— Я надеюсь, новые горизонты, — с непоколебимой уверенностью ответила я, и сбилась: — Тебе трудно сказать, до чего вы договорились?

— Да вот ни до чего, — хмыкнул мой ангел. — Я даже не уверен, что он мне поверил в отношении того, кто он. Больше всего его интересовало, не приставили ли меня лично за ним шпионить. По-моему, он любую неожиданность воспринимает как выпад против своей персоны.

— И все? — разочарованно протянула я.

— А ты что думала? — насмешливо спросил мой ангел.

— Не знаю, — удрученно призналась я. — Может, узнав о нашем опыте общения с Игорем, он захотел бы довериться нам. А мы смогли бы ход его мыслей в позитивное русло направить, чтобы он самое лучшее впечатление оставлял. Тебе же и за ним наблюдать нужно? Вот и создали бы вместе самый позитивный образ ангельских детей.

— Татьяна, — выслушав меня, произнес мой ангел, — счастливые истории не вызывают у тех, у кого их не было, никакого расположения. Они только подчеркивают — на контрасте — их собственную печальную действительность. Я вообще не удивлюсь, если этот твой тенистый больше не захочет даже…

— Подожди, —