Пленному он сказал:

— Идите!

Когда красноармейцы вместе с пленным вышли из подвала, майор взглянул на Вальтера.

— Ваше впечатление, Вальтер Карлович? Этот человек говорит правду?

— Думаю, что да. Но о хорошем совете Эрнста Тельмана он вспомнил лишь недавно.

— И мне так кажется, — сказал майор. — Ну и детина! Что, в Германии все тюремщики такие? Ведь он высок и широк, что твой шкаф.

— Шкаф с потайным ящиком.

— Верно! — По осунувшемуся лицу майора скользнула усмешка. — Потайной ящик мы откроем. Думаю, что самое правильное — сейчас же отослать этого пленного в Вертячий, в штаб армии. Если там найдут нужным, его направят в Москву… Как-никак живая весть о товарище Тельмане. А это немало.

IX

— Вальтер Карлович!… Вальтер Карлович!

Полковник Осип Петрович стоял у входа в подвал, где Вальтер улегся, чтобы хоть немного отоспаться.

— Вальтер Карлович! Скорее! Поди-ка послушай!

Вальтер побежал за ним по коридору подвала.

Из трофейного радиоаппарата торжественно звучал низкий голос, произносивший по-немецки:

— Боеприпасы кончились. Генералы и рядовые солдаты с холодным оружием в руках бросаются на атакующего врага.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил майор Зюскинд.

— Беспримерно! — пробормотал Осип Петрович.

Замогильный голос продолжал:

— Говорит немецкая радиостанция. Сообщаем последние радиограммы верховного командования в Сталинграде. Наши войска водрузили знамя со свастикой на самом высоком здании в центре города. Под этим знаменем идут последние бои.

Следующее радиосообщение:

— Генералы, стоя на плотине реки Царицы, плечом к плечу с рядовыми отражают натиск врага.

— Это уже не просто вранье, это сумасшествие! — сказал Вальтер.

— Нет, система, — возразил майор Зюскинд. — Знаете ли, Вальтер Карлович, что передали по радио из северного «котла» в ответ на запрос ставки фюрера о положении на этом фронте? Погодите, ответ записан буквально. Вот… «Армия удивлена, что командующий еще не получил «Рыцарский крест с венком из дубовых листьев». Видно, рядовому немцу легче умирать, если его генерал награжден венком из дубовых листьев.

В помещении толпились красноармейцы. Они вопросительно смотрели на офицеров, не понимая, что говорит голос по радио на чужом для них языке. И все же напряженно прислушивались.

— Говорит немецкая радиостанция. Передаем последнее сообщение командования Шестой армии в Сталинграде. В ожесточеннейшем бою все мы до последнего человека выполнили свой долг и до последнего патрона расстреляли боеприпасы. Фельдмаршал Паулюс издал приказ: «Все разрушить!» С возгласом «Да здравствует фюрер!» мы взорвем себя в ставке командования армии!

Осип Петрович не мог больше сдерживаться, он прыснул и расхохотался. Он смеялся до упаду. Майор Зюскинд вторил ему.

Красноармейцы, стоявшие у дверей, глядя на офицеров, тоже захохотали.

Вальтер молча стоял, не зная, то ли рассмеяться, то ли взвыть. Он открыл рот: ему нечем было дышать.

Из рупора раздалась траурная музыка.

Майор Зюскинд крикнул вдруг своим охрипшим голосом:

— Отставить!

Он был вне себя. Он уже не смеялся. Никто не смеялся.

Какой-то молоденький лейтенант выключил аппарат.

— Негодяи! — крикнул Зюскинд гневно, но уже овладев собой. — Еще и Бетховена позорить!

X

Вальтер Брентен и Осип Петрович ехали через степь в Вертячий, в политотдел армии. Они проезжали по местам боев. На целые километры вокруг, среди подбитых танков, орудий, обгоревших грузовиков, лежали еще не убранные трупы немецких солдат. Каждая балка в степи была братской могилой. Полковник и Вальтер ехали молча, лишь изредка перебрасываясь несколькими словами. При виде ужасной картины разрушений, бесконечного нагромождения трупов они онемели.

В политотделе армии Вальтера ждали письма: из Москвы, Ташкента и… Воронежа…

Вот так так! Виктор в Воронеже? Письмо сына Вальтер прочел прежде всего.

Виктор вступил добровольцем в армию. Он был направлен в танковую бригаду и проходил обучение под Воронежем.

Виктор — красноармеец, танкист?.. Да и то правда, ведь ему уже исполнилось девятнадцать. Подрастают внуки Карла Брентена — смена. В первую минуту Вальтер почувствовал страх. Ему пришлось увидеть войну очень близко, и он узнал, как дешева человеческая жизнь. Но вместе с тем он был горд сознанием, что сын его — красноармеец. Внук Карла Брентена, правнук Иоганна Хардекопфа — красноармеец, борец за социализм! Это — свершение. Сбываются мечты отцов, их мечты о будущем. «Будь хорошим и храбрым солдатом, сын мой! Желаю тебе удачи!»

Кат все еще жила в Ташкенте. Здесь, писала она, образовалась целая немецкая колония, собрались немецкие антифашисты из разных стран — художники, ученые, музыканты, актеры, большей частью со своими семьями.

Письмо Айны было маленьким дневником. Из вечера в вечер она писала Вальтеру, делясь с ним каждой своей мыслью, каждым своим настроением, каждым переживанием, даже самым на первый взгляд незначительным. Строки ее письма дышали настоящей глубокой любовью и затаенной тоской. Она опять работала в институте, уже послала для шведских газет несколько корреспонденции о Москве; они опубликованы, с гордостью сообщала Айна.

Вокруг крестьянской избы бушевал ледяной ветер. Но в комнате с голыми стенами было жарко натоплено. Старая кафельная печь так накалилась, что как будто даже покряхтывала от удовольствия.

…Может статься, через несколько дней я буду в Москве, думал Вальтер. Он изголодался по теплу и нежности, по мало-мальски нормальной жизни. И решил не писать Айне о своем приезде — ему хотелось неожиданно появиться.

Под вечер Осип Петрович и Вальтер отправились в баню. Они шли огородами вдоль села. Перед ними, куда ни глянь, до самого горизонта, раскинулась голая, без единого деревца степь.

— Унылая местность, — сказал Вальтер. — Степь… Нет, степь я не люблю. Бесплодна она, бесполезна. Сердцу холодно, когда глядишь на нее.

Полковник ответил не сразу. Вальтер искоса взглянул на него. Он уже пожалел о своих словах: вспомнил, что Осип Петрович был здешний житель, сын степей.

Вдруг Вальтер почувствовал на своем плече руку полковника и поднял глаза.

— Когда-нибудь, Вальтер Карлович, эта земля между двумя великими реками превратится в цветущий сад. Здесь будут произрастать прекраснейшие плоды, здесь поднимутся красавцы города и села. Как только мы одолеем вторгшегося врага и разрушителя, мы опять будем строить нашу жизнь по своему желанию, будем изменять природу по своей воле.

— Да, когда-нибудь так будет… Когда-нибудь… Но это очень неопределенное обозначение времени, не так ли, Осип Петрович?

— Мы еще все это увидим, и ты и я, — возразил полковник. — Конечно, — прибавил он, — если переживем войну.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

Во всех камерах нарастала какая-то тревога. Нормальный ход тюремной жизни был нарушен. Сегодня не было «свободного часа», даже в мастерскую заключенных не повели. Узники стучали в двери своих камер. Надзиратели и кальфакторы бегали по коридорам. Кто-то из них крикнул: «Тише! Проклятые выродки!»

Уже несколько дней шепотом передавались всевозможные