— Спасибо, — с запинкой произношу я.

— Ты ведь моя жена, — ноет он.

— Да.

— Наш брак нельзя расторгнуть, как брак твоей сестры, — говорит он. — В отличие от них мы спали вместе.

Я молчу.

— Мне очень жаль, что я так к тебе относился, — тихо продолжает Гилфорд. — Я был жесток.

Слова прощения застревают у меня в горле. Я не могу их произнести. Память о том, что произошло между нами, до сих пор свежа.

— Разве… разве мы не можем быть друзьями? — спрашивает он. — Мы в одинаковом положении. Никто не знает, что ждет нас в будущем. Если у нас есть бу… — Он не в силах продолжать, ибо его душат слезы.

Я не могу ему ответить. Я не знаю, что отвечать. По счастью, приходит страж и велит Гилфорду возвращаться в камеру. Он уходит не оборачиваясь, явно не желая, чтобы я видела его ослабевшим от горя.

Вечер, и я сижу за ужином с Партриджами, занимая свое почетное место во главе стола. Разговор идет о замужестве королевы. В Лондоне ходят слухи, что она хочет обвенчаться с молодым Эдвардом Кортни, потомком Плантагенетов и одним из тех, кого она выпустила из Тауэра. Он был заключен здесь с детства только потому, что доводится близкой родней королевскому дому.

— Он прекрасно образован, — говорит миссис Партридж. — Будучи здесь, сидел все время за книгами.

— Да, моя дорогая, но он не умеет даже оседлать лошадь, — замечает ее муж. — Ему придется еще многому научиться, прежде чем он сможет с уверенностью держаться при дворе. А когда королева узнает, что он наверстывает упущенное, не пропуская ни одного борделя в Саутворке — прошу прощения, миледи Джейн, — то все разговоры об этом замужестве прекратятся.

После трапезы объявляют о приходе сэра Джона Бриджиса. Он смотрит на меня, и взгляд его серьезен.

— Сударыня, приготовьтесь услышать дурные новости. Мне приказано ее королевским величеством уведомить вас, что вскоре над вами и лордом Гилфордом Дадли состоится суд. Однако, — спешит добавить он, видя, что я в ужасе побледнела, и слыша, как у миссис Эллен от страха перехватило дыхание, — мне также велено особо подчеркнуть, что, хотя суд обязательно вынесет вам приговор, затем вы получите королевское помилование. Суд будет простой формальностью, дабы умиротворить императорского посла.

Я быстро прихожу в себя. Это был ужасный момент, сердце у меня до сих пор тяжело стучит.

— Когда же состоится суд, сэр Джон? — спрашиваю я.

— День пока не назначен, сударыня, но я сообщу вам, как только узнаю сам.

Я через силу улыбаюсь. Он никогда не узнает, чего мне это стоило.

— Слава богу, что у нас такая великодушная королева! — восклицаю я с искренним чувством.

Тауэр и Гилдхолл, Лондон, 14 ноября 1553 года.

Я тщательно оделась. Черный бархат подходит для такого случая, и черный атласный капор, отороченный черным янтарем. Сдержанная и скромная, я — воплощение невинности. Говорят, королева настояла на том, чтобы суд проходил честно: каждый из свидетелей должен говорить свободно, без страха или лести; и лорду верховному судье Моргану велено вершить правосудие беспристрастно.

— Ее величество желают, — сказал мне комендант, — чтобы все имеющиеся показания в вашу пользу были выслушаны.

Сегодня мы с Гилфордом не единственные подсудимые. Архиепископ Кранмер, который также обвиняется в государственной измене, поедет с нами в Гилдхолл. Бедный старик, мне так его жаль. Два десятилетия он был защитником протестантской веры в Англии; его рукою написана прекрасная, но теперь запрещенная «Книга общественного богослужения», его сердце направляло реформаторскую Церковь Англии в ее младые годы.

Мне больно от мысли, что добрые труды Кранмера останутся незавершенными, поскольку нет сомнений — королева Мария решительно намерена вернуть Англию в лоно Римской церкви. Пусть она и провозгласила свободу вероисповедания, но многие протестанты уже бежали за границу, и повсюду видны признаки возрождения католицизма. Как я слышала, на всех алтарях Англии снова висят распятия и в церквах снова отправляют мессу.

В начале месяца состоялась помолвка королевы с сыном и наследником императора доном Филиппом Испанским, не только чужаком в нашей стране, но еще и самым фанатичным католическим принцем Европы, руководившим чудовищными, как они это называют, аутодафе, во время которых на кострах были сожжены десятки стойких протестантов, а также нестойких католиков. Не мне одной становится страшно при мысли об этом браке.

— Многие, даже некоторые из знатнейших лордов, резко и публично возражают против этой партии, — говорит миссис Эллен, которая почти каждый день бывает в городе и знает, что происходит.

Многие боятся, что в Англии появится инквизиция и что королевство станет просто придатком Испанской империи. Сегодня в Лондоне устроили шумную демонстрацию, и даже некоторые члены совета, как слышала миссис Эллен, выразили свою озабоченность, однако, по слухам, королеве безумно полюбился портрет Филиппа и идея выйти замуж за родственника по матери. Слишком долго Марии отказывали в том, чего она страстно желала — в замужестве и материнстве, — и я не надеюсь, что она внемлет этим возражениям. Решение, говорят, уже принято.

Я ступаю в лодку, схватившись за руку сэра Джона Бриджиса. Следом идет Гилфорд, затем архиепископ. В ноябрьском тумане он выглядит постаревшим и изможденным. Миссис Эллен и миссис Тилни к моим услугам, уже под балдахином. Гребцы отчаливают и гребут против течения, умело минуя стремнины под Лондонским мостом. Я первый раз за четыре месяца покидаю Тауэр. Четыре недели назад мне исполнилось шестнадцать лет.

Несколько минут спустя лодка причаливает у судебной пристани Темпл-стерз. К пристани стянули алебардщиков, которые будут конвоировать нас, заключенных, по Флит-стрит, Ладгейт-хилл и через Чипсайд в Гилдхолл. Вдоль пути тоже выстроились алебардщики, оттесняющие людей, собравшихся, к моему удивлению, поглазеть на меня. Они настроены не враждебно, чего я боялась; хотя они смотрят на меня в молчании, я чувствую исходящую от них симпатию.

В сопровождении сэра Джона я иду, склонив голову, не отрывая глаз от маленького молитвенника, который держу раскрытым перед собой. Другой молитвенник висит у меня на поясной цепочке. Сегодня я не надела башмаков на платформе, чтобы казаться выше, и моя голова едва достает лейтенанту до плеча. Мои фрейлины следуют за мной, впереди архиепископа и Гилфорда, который тоже одет в черное и выглядит бледным и испуганным.

У Гилдхолла стоят стражи. Здесь же ждет и лорд главный палач, с церемониальным топором на плече. Когда я прохожу в здание, его лезвие повернуто в сторону от меня.

Под сводами огромного зала с цветными стеклами в окнах и высокими арками мы трое замерли у барьера, лицом к суду присяжных пэров — эта привилегия лиц знатного происхождения — и лорду верховному судье Моргану, сидящему на своем высоком стуле под гербом Англии. Зачитав обвинения, вызывают свидетелей. Никто не желает чего-либо добавить к уже известным фактам, хотя многие подтверждают мое нежелание принять корону. Кроме того, согласно закону, никому из обвиняемых не позволяют говорить в свою защиту.