Мария держит слово. Милорд проводит всего три дня в Тауэре, прежде чем его выпускают. Теперь уже наверняка недолго осталось ждать освобождения Джейн.

Тауэр, Лондон, август 1553 года.

Еще до рассвета люди начали собираться в окрестностях Тауэра. Я вижу их из окна верхнего этажа: обычные горожане, чиновники и стражи Тауэра, королевские стражи и, позже, придворные — лорды и леди, со многими из которых я знакома. Все пришли увидеть новую королеву, которая сегодня торжественно въезжает в Лондон. На ночь она разместится в тауэрской резиденции. Так прямо мне и сказал обычно сдержанный Партридж, прибавив, что ее величество будет жить во дворце следующие две недели.

Она, наверное, будет спать в той же самой комнате, где спала и я. Интересно, заставит ли это королеву вспомнить, что меня содержат здесь в качестве заключенной? Или нет: скорее она подумает, что я спала там без всякого на то права.

Миссис Эллен узнала от миссис Партридж о нескольких узниках-католиках, которые просидели в Тауэре все правление короля Эдуарда и недавно чудом избежали топора Нортумберленда, потому что, торопясь возвести меня в королевы, герцог запамятовал подписать смертный приговор. Среди них старый герцог Норфолк и епископ Гардинер Винчестерский, и королева должна лично их сегодня освободить. У меня мелькает безумная мысль, что и я могу быть в их числе, но поскольку часы отстукивают время, а за мной никто не приходит, то становится ясно, что это не так. Решительно отбросив разочарование — слишком рано, о чем тут вообще думать? — я пытаюсь углубиться в перевод латинского стихотворения, но шум, доносящийся снаружи, меня отвлекает. Когда же, далеко за полдень, я слышу далекие фанфары и оглушительный грохот пушек, салютующих на тауэрской пристани, я бросаю писать и высовываюсь в окно, в попытке, за густыми толпами народа, разглядеть королеву. Но это напрасная надежда. Отсюда мне плохо видно, и люди слишком плотно окружили ее.

Внизу кто-то суетится, привлекая мое внимание. Это Партридж подает мне знаки отойти от окна. Мое появление явно возбуждает любопытство у людей, некоторые из которых, должно быть, догадываются, кто я такая. Я с неохотой отступаю, закрываю окно и возвращаюсь к своим книгам. Вскоре крики приветствия затихают вдали — зрелище, наверное, закончилось.

Возвращаются миссис Эллен и миссис Тилни, с отчетом об увиденном. Они вместе с миссис Партридж ходили посмотреть на процессию.

— Королева воистину милосердная государыня, — восторгается миссис Эллен, бросая многозначительный взгляд в мою сторону. — Когда вывели герцога Норфолка и остальных и они опустились перед ней на колени на мостовой, она расчувствовалась до слез. Со словами «это ведь мои узники» она отпустила их на свободу. Поверь, Джейн, тебе нечего ее бояться.

Я улыбаюсь, но в этом как раз не уверена. Все освобожденные ею — католики. Однако я не хочу портить няне настроение, указывая на это. Мария не сказала, когда меня отпустит, и я с содроганием думаю, что могу провести здесь многие годы, если не всю жизнь. И посему я молю Господа, чтобы пресловутое королевское милосердие коснулось и той, кто исповедует опасную религию и в чьих жилах течет опасная кровь.

Тауэр, Лондон, август 1553 года.

Сегодня у меня первая встреча с Симоном Ренаром, новым послом моего возлюбленного кузена, императора. Я хорошо знаю: воля Карла — оказать мне содействие в исполнении великих задач, что стоят предо мной, и, Бог свидетель, я в нем нуждаюсь. В начале этого месяца Тайный совет официально присягнул мне на верность, доподлинно зная, что, хотя формально я могу отказать в прощении тем, кто поддержал захватчицу Джейн, я не посмею отстранить всех моих лордов, потому что они мне нужны. Я, конечно, для виду выказала им свое неудовольствие, но в конце концов каждому без исключения позволила поцеловать мне руку, к неописуемой их благодарности. Некоторые, расчувствовавшись, заплакали от облегчения.

Даже Винчестер и Пемброк, которых я недолго продержала в тюрьме, теперь вернулись за стол заседаний. Пемброк поспешил расторгнуть брак своего сына с сестрой захватчицы и, как говорят, выставил девушку из дому. Теперь она с родителями в Шине, отвергнутая и опозоренная.

В совете заметно отсутствие одного члена — Томаса Кранмера, которого я не стану жаловать титулом архиепископа Кентерберийского. Его я считаю ответственным в крушении брака моего отца и моей, блаженной памяти, матушки и главным виновником установления в Англии еретической протестантской веры. Он лишен сана и пребывает в заключении.

Ренар стоит напротив, щеголеватый человек невысокого роста, со смуглым по-итальянски цветом лица и крупным носом. Держится он почтительно, как подобает дипломату, но я слышала, что он человек стойких убеждений и большого морального мужества. Карл не ошибся в своем выборе.

— Господин посол, добро пожаловать, — говорю я с улыбкой. — Позвольте высказать вам, сколь большое доверие я питаю к вам, и не только потому, что вы связываете меня со страной моей возлюбленной матушки, но также потому, что знаю: вы будете мне верны, равно как и католической вере.

— Ваше величество очень добры, — отвечает он. — Позвольте вас заверить, что я сделаю для вас все, что в моих силах, не ища при этом легких путей.

Я чувствую намек.

— Прошу вас, говорите свободно, — предлагаю я.

Лицо Ренара вдруг омрачается печалью.

— Сударыня, я весьма обеспокоен. Простите меня за прямоту, но мне кажется, что в последние недели ваше величество чересчур склонны к милосердию. Милосердие есть похвальное качество государей, но иногда от монарха требуется проявить жесткость в наказании изменников. То есть тех, кто представляет собой серьезную угрозу вашему благоденствию, — я уверен, что мне не нужно их называть.

— Я просила вас быть откровенным, ваше превосходительство, — прерываю я. — Вы знаете, как я ценю ваши советы и что все, сказанное вами в этой комнате, останется между нами.

— Хорошо, сударыня. Я имею в виду Нортумберленда, Суффолка, Гилфорда Дадли и, превыше всего, леди Джейн. На их примере следует преподать урок всем остальным. Их необходимо казнить.

Следует неловкое молчание. Я надеялась, что об этом он не попросит.

— Господин посол, я не могу дать санкцию на казнь леди Джейн. Она оказалась слепым орудием в руках жестоких мужей.

— Сударыня! — с жаром восклицает он. — Вы поддаетесь слабости, которая будет иметь роковые последствия! Может быть, она и невинна, но пока эта молодая леди жива, она всегда будет путеводной звездой для протестантских мятежников или для тех, кто по той или иной причине имеет счеты к вашему величеству.

— Не могу в это поверить. По всем отзывам она никогда не хотела быть королевой. Ее силой принудили надеть корону. Она бы ни за что не учинила мятежа против нас, в этом я не сомневаюсь.

— Нет, она самолично — возможно, нет. Но другие могли бы, от ее имени. Она опасна самим своим существованием.