Тауэр, зоопарк и черепаха - Джулия Стюарт

Посвящается Джоан

Я благодарна всем авторам многочисленных путеводителей по лондонскому Тауэру. В «Похоронных портретах Вестминстерского аббатства» под редакцией Энтони Харви и Ричарда Мортимера прекрасно описаны любопытные экспонаты музея, хотя изложенная там история с чучелом попугая герцогини Ричмонд и Леннокс, конечно, вымышлена. Бесценным источником информации для меня послужила и прекрасная книга Даниеля Хана «Зверинец Тауэра. Удивительная и правдивая история королевской коллекции диких зверей». Выражаю также свою благодарность доктору Элайдже Р. Беру, моему суперагенту Граинне Фокс и всем сотрудникам издательства «Doubleday». При написании этого романа ни одно животное не пострадало.

О характере человека можно судить по его отношению к животным.

Иммануил Кант

Бальтазар Джонс — бифитер, смотритель королевского зверинца в Тауэре, отец Милона; собиратель образцов дождевой воды.

Геба Джонс — жена Бальтазара; работает в бюро находок Лондонского метро.

Миссис Кук — черепаха Бальтазара и Гебы, которой сто восемьдесят один год (самая старая черепаха в мире).

Артур Кэтнип — невысокий мужчина, билетный контролер в Лондонском метро.

Преподобный Септимус Дрю — капеллан Тауэра; сочинитель эротической прозы, влюбленный в одну из обитательниц Тауэра.

Руби Дор — хозяйка тауэрской таверны «Джин и дыба»; у нее есть своя тайна.

Валери Дженнингс — экстравагантная сотрудница Гебы в бюро находок; обожает малорослых мужчин.

Смотритель воронов — неприятный тип; ухаживает за вуронами.

Сэр Уолтер Рэли — бывший узник Тауэра, самый беспокойный из призраков.

Главный страж — строгий начальник бифитеров.

Освин Филдинг — конюший королевского двора.

Сэмюель Крэппер — постоянный клиент бюро находок Лондонского метро.

Йомен Гаолер — заместитель начальника бифитеров; по ночам его пугает призрак Рэли.

Бифитер — популярное прозвище гвардейцев, которые охраняют лондонский Тауэр. Они несут свою службу, защищая ворота и охраняя государственных преступников с самого основания крепости, со времен короля Генриха Восьмого (1509–1547). С тех пор королевским гвардейцам-йоменам разрешено носить мундир с королевской символикой, который они в почти неизмененном виде до сих пор и носят. В шестнадцатом-семнадцатом веках в обязанности команды бифитеров под началом лейтенанта входило пытать заключенных.

Полный и правильный титул бифитеров — Йоменская стража дворца Ее Величества и крепости Тауэр и телохранители Высочайшей Особы. Их куда менее звучное прозвище — бифитер[1]— появилось, вероятнее всего, в семнадцатом веке, когда стражникам в обязанность вменили пробовать мясные блюда с королевского стола. Сами они до сих пор предпочитают называться Йоменской стражей.

Вот уже несколько веков подряд именно они показывают Тауэр посетителям. Первые гости приходили по приглашению членов королевской семьи или правительства, однако, согласно архивным записям, уже в середине семнадцатого столетия люди были готовы платить за разрешение осмотреть крепость. В 1838 году в Тауэре ввели фиксированную входную плату и начали печатать путеводители и билеты. Через три года ежегодное число посетителей возросло с десяти с половиной до восьмидесяти тысяч. Именно тогда Йоменская стража официально превратились в экскурсоводов.

В наши дни стражники Тауэра не только охраняют крепость и проводят экскурсии, но также участвуют в коронации, похоронных церемониях, параде лорд-мэра и других государственных мероприятиях и благотворительных акциях. В Йоменскую стражу принимаются вышедшие в запас младшие офицеры, безупречно прослужившие ее величеству не менее двадцати двух лет.

Стоя на зубчатой стене крепости в пижаме и халате, Бальтазар Джонс смотрел на Темзу, туда, где однажды сидевший на привязи белый медведь Генриха Третьего поймал лосося. Бифитер не замечал ни пронзительного холода, забиравшегося в рукава халата, ни жуткой сырости, которой тянуло по голым лодыжкам. Держась озябшими руками за древний парапет, запрокинув голову, он вдыхал ночной воздух. Вот оно!

Запах, который ни с чем нельзя спутать, коснулся его объемистого носа несколько часов назад, когда бифитер спал в своей постели в тауэрской квартире, служившей ему домом последние восемь лет. Решив, что это ему просто пригрезилось сквозь обычно тягостный сон, он поскреб волосатую грудь, седую, словно подернутую пеплом, и снова провалился в дремоту. Но, перевернувшись на бок, в противоположную сторону от жены, источавшей восточные ароматы, он снова ощутил его. Запах небывалого ливня, который он узнал немедленно, а узнав, тотчас сел в темноте на кровати. Глаза его распахнулись, как у птенца.

Жена от его резкого движения несколько секунд качалась на матрасе, как тело, дрейфующее на морских волнах, потом пробормотала что-то неразборчивое. Когда она перевернулась на другой бок, ее подушка съехала в щель между изголовьем кровати и стеной — в этом состояло одно из многочисленных неудобств круглых комнат башни, — Бальтазар Джонс сунул руку в пыльное пустое пространство и пошарил по полу. Выудив из щели подушку, он положил ее рядом с женой осторожно, чтобы не потревожить. Он снова, в который раз, удивился, что женщина такой красоты — красоты, не померкшей даже в пятьдесят пять лет, — во сне выглядит точь-в-точь как ее отец. Но на этот раз ему не захотелось ее будить, чтобы избавиться от жуткого ощущения, будто он спит в одной постели со своим тестем-греком, человеком до того некрасивым, что вся родня говорила о нем: добрый сыр в плохой упаковке. Бальтазар Джонс быстро вылез из постели, сердце у него замирало от предвкушения. Позабыв, какая у него легкая, грациозная поступь, он босиком затопал по вытертому ковру. Прижался носом и седой бородой к оконному стеклу, на котором и без того имелось немало расплывчатых пятен от его носа. За окном было еще сухо. С нарастающим волнением он высматривал в ночном небе дождевые тучи, которые и принесли волшебный запах. Он ждал этого момента больше двух лет и, боясь его упустить, поспешно пошел мимо большого каменного камина в другую часть спальни. Он шел, неся перед собой живот, в котором еще лежала тяжесть от съеденного на ужин барашка.

Подхватив халат, где в карманах валялись крошки от уничтоженных тайком печений, он натянул его на ходу поверх пижамы и, позабыв надеть свои, в шотландскую клетку, шлепанцы, открыл дверь. Он не заметил ни стука щеколды, ни неразборчивого бормотания жены, которая в этот момент шевельнулась — на щеку ей упала прядь волос. Держась одной рукой за грязный канат ограждения, он начал спускаться по зверски холодной винтовой лестнице, в другой руке сжимая египетский флакон для духов, в который хотел собрать дождевую воду. Спустившись, он прошел мимо спальни сына, куда ни разу не заходил с того страшного, жуткого дня. Выйдя из Соляной башни, где располагалась их квартира, он медленно, без стука, закрыл за собой дверь, мысленно поздравив себя с благополучным побегом. В этот миг Геба Джонс проснулась. Она провела рукой по простыне, подаренной им на свадьбу много лет назад. Постель со стороны мужа была пуста.