именно она. Но что же тогда будет с Пег. Ведь в таком случае Пег просто нельзя туда ехать! Нельзя, и все.

Не продавайте. Не продавайте. Клару трясло. Пожалуйста, не продавайте. Конечно же, именно этого она тогда и пожелала – в свой день рождения.

Она с отвращением огляделась – мужчины в шикарных костюмах, женщины с модными прическами и какие-то страшно худые – и подумала: это же просто извращение – родиться в бедности. Вот если бы у нее были деньги, она бы могла скупить все перечисленные в брошюре дома на продажу и превратила бы их в дома для бедных. Мелькнула мысль: Джулиану бы это точно не понравилось, а Виктор, возможно, отнесся бы к этому с одобрением. Но что подумал бы Айвор, она не знала.

Ты должна преодолеть несправедливость жизни, иначе ты вечно будешь жить с горечью в сердце – а это никуда не годится, ибо несправедливость все равно останется, сумеешь ты ее преодолеть или нет. Большинство людей в этом помещении только что получили от кого-то украденные деньги. От лордов, хозяев земли, живущих за счет торговли этой землей.

Господи, да ведь она же сейчас рассуждает совсем как мисс Купер! Еще, пожалуй, и лозунги начнет выкрикивать насчет революции и прав рабочих. Она превращается в одну из тех, кого боится истеблишмент; в тех самых «красных клопов», которые и сами от страха под кроватью прячутся. Но в том-то и дело, размышляла она, что красные не так уж и не правы. Ведь вокруг действительно так много неправильного. Так много несправедливого. Вот она, Клара, например, борется за своих детенышей, потому что все остальные только и думают, как бы турнуть их из родного дома, потому что в другом месте управлять этими детьми будет удобней, дешевле и проще.

Но как же много здесь собралось людей! Раньше Кларе казалось, что аукционы проводят в небольших помещениях, но этот зал был размером с кинотеатр в Ипсвиче. И люди здесь вели себя почти так же возбужденно, как в кинотеатре. Она вспомнила, что старый хозяин той фирмы, где она раньше работала, мистер Харрис, любил посещать автомобильные аукционы – ему просто нравилось участвовать в торгах, пытаться заключить выгодную сделку и сбивать цену. Цену он всегда старался сбить. И, помнится, часто повторял: Они все равно никак не могут сбыть товар с рук.

Короче, оставалось надеяться, что потенциальные покупатели сочтут Грейндж не стоящим запрашиваемой цены. Триста фунтов казались Кларе просто невероятной суммой. Конечно же, никому не захочется столько платить за старый дом? Там и туалеты протекают, и в комнатах ледяной холод, и, как говорила Мэрилин, «весь дом пропах детьми».

Сама Клара очень любила Шиллинг-Грейндж, любила его сад, гостиную с камином, в котором горит огонь, просторные спальни. Она бы и триста фунтов заплатила, и даже в два раза больше – если б они у нее были.

Но даже если дом сегодня не продадут, если торги на время удастся отложить, то что может помешать Совету продать его через три месяца или через шесть? Ведь больше уже никто не затыкает пальцем дыру в этой плотине; палец убран, и Шиллинг-Грейнджу конец. Да, Брауни потерпел поражение, но ведь найдется другой покупатель. Единственная надежда остается на то, что кому-то из потенциальных покупателей удалось обнаружить в доме некий ужасный недостаток – провалившуюся крышу, просевший угол, гнилые трубы – и теперь его не захотят покупать за назначенную цену. Однако и это способно заставить алчных покупателей лишь ненадолго отступить. А Клару с детьми Совет все равно оттуда вышвырнет. Но, по крайней мере, несколько позже; а если в их распоряжении будет еще хотя бы месяц, а может, и два, они постараются еще что-нибудь придумать, чтобы не разлучаться; и она, наверное, сможет противостоять и Австралии, и Уолтемстоу. И найдет в себе силы, чтобы потребовать никого никуда не отправлять и оставить их всех вместе в покое; она еще не знала, как это сделать и получится ли у нее, но уж как-нибудь постаралась бы.

Ведущий говорил быстро, уверенно и держался с таким достоинством, словно был уменьшенной копией Черчилля. У него были изрядные мешки под глазами и впалые щеки. И вообще все в его облике буквально вопило: «Война!» По лицам некоторых людей это считывалось сразу. Несколько лет войны все еще пожинали свою жатву.

Никаких предварительных речей не последовало. Сразу началась деловая суета, шелест документов и постановлений. В правой части помещения были размещены телефонные и телеграфные аппараты. У левой стены стоял длинный стол, заваленный программами аукциона.

Началось рассмотрение первой заявка на Тайрел-Хаус («Красивый дом в прекрасном состоянии с прилегающей к нему собственной рощей»). Айвор пока так и не появился. Он явно поверил, что Клара, черт побери ее несдержанность, действительно не хотела, чтобы он пришел.

Клара сидела, застыв, как каменное изваяние, – ей казалось, что любое ее движение может быть неправильно истолковано. Люди вокруг о чем-то перешептывались, но весь этот невнятный шум перекрывал голос аукциониста.

– Двести пятьдесят фунтов? Есть желающие? Вы, сэр? Да-да, вы, в шляпе? Итак, что мы имеем?.. Да, я вас слушаю…

Этот дом был в итоге продан господину в шляпе за 410 фунтов.

Хороший это знак или плохой? Клара не знала.

Следующим был Шиллинг-Грейндж. Торги начались со ста пятидесяти фунтов.

Сперва ничего особенного не происходило, и у Клары в душе вдруг проснулась надежда: его не продадут. Никому он не нужен!

Но тут впереди, через два ряда от нее уверенно поднялась чья-то рука – как на уроке математики, когда ученик знает ответ. И затылок этого человека показался Кларе каким-то очень знакомым. Ну, разумеется, это был Джулиан! Со спины он выглядел чрезвычайно подтянутым, аккуратным и хладнокровным; возможно, и анфас тоже.

Джулиан? Естественно! Они же с Брауни вместе работают. И Брауни втянул его в эту историю, чтобы он сделал всю грязную работу – хотя, возможно, как раз Джулиан заманил Брауни, рассчитывая, что тот сделает всю грязную работу. Кто их разберет? Так или иначе, Джулиан оказался среди участников аукциона. Заметив, что Клара на него смотрит, он весело ей подмигнул. Свинья!

В торги вступил еще какой-то человек из задних рядов, и Кларе пришлось извернуться, чтобы на него посмотреть, и она разглядела серый костюм и серебристо-седые усы. Но самого человека она не знала. Он прибавлял по пять фунтов, Джулиан – по десять, шаг за шагом взвинчивая цену и выталкивая ее детей из дома.

Совет все равно намерен его продать, какая разница, кому он достанется?

Разница есть. Хотя, может, и нет.

Стоимость достигла двухсот восьмидесяти пяти фунтов, и теперь была очередь Джулиана, однако он ставку