Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во времена Василия Розанова, слова которого вынесены в эпиграф, бутылка не самого дорогого коньяка стоила рублей пять, а водка стоила от сорока до шестидесяти копеек (не за пол-литра, а за уставной объём в 1/20 ведра — 0,61 л).
В знаменитом некогда, а ныне несколько подзабытом романе Валентина Катаева дедушка одного из героев получает деньги за свой улов — ему отсчитывают двенадцать копеек липкими медяками: «Дедушка взял деньги и тут же, весь клокоча от бессильного гнева, пошёл в монопольку и купил за шесть копеек голубой шкалик с красной головкой. Он ободрал сургуч о специальную тёрку, прибитую на акации возле питейного заведения, и трясущейся рукой выбил пробочку, завернутую в тонкую бумажку.
Он одним духом вылил в горло водку и „вместо закуски“ вдребезги трахнул о мостовую тонкую посуду, хотя мог бы получить за нее копейку залога»[209].
Дедушка покупает небольшую бутылочку ёмкостью в сотую часть ведра — то есть 125 грамм. Вот что пишут нам в книге «Повседневная жизнь русского кабака»: «„В распой“ самой ходовой мерой была чарка (123 миллилитра), она же в XIX веке называлась „соткой“ — отсюда появилось приглашение „дёрнуть по соточке“. Самой маленькой дозой был шкалик, или „мерзавчик“ в 61,5 миллилитра — „мал для желудка, да дёшев для кармана". Наряду с чаркой в XVIII веке существовала и такая мера, как ковш — 3 чарки (около 0,4–0,5 литра); позднее превратившаяся в полуштоф или водочную бутылку (1/20 ведра — 0,615 литра); угоститься с приятелем можно было „косушкой", иначе „полубутылкой" или „сороковкой", поскольку она составляла сороковую часть ведра — 0,307 литра. До революции была еще бутылочка-„пятидесятка"»[210]. Правда, счёт сбивает то, что «мерзавчиками» звались не только любые маленькие бутылки, но и небольшие рюмки разного объёма — но, как мы знаем, с малыми формами в литературе дело обстоит точно так же.
Итак, дедушка берёт «красноголовки», то есть, самой дешёвой казённой водки. Книг (и газет) он, разумеется, не читает и в этом смысле не только вписывается в правило Василия Розанова, но и идёт дальше. Но, заметим: толстовское издательство «Посредник» (оно демпинговало) распространяло «Хаджи Мурата» по цене в два мерзавчика. А «Отец Сергий» шёл как раз по цене этой маленькой бутылочки.
Во времена Венедикта Ерофеева цена на водку вошла в анекдоты и не менялась по десятилетию — сперва 2 р. 87 к. (1961), затем 3 р. 62 к. (1972), 5 р. 30 к (1981), 4 р. 70 к (1983). Книги шли вровень.
Всё это ценообразование чем-то напоминало соотношение стоимости спирта и воды, и соотношение постсоветских роялти к цене книги на прилавке. Так что нынешние книгораспространители в старой традиции и по-прежнему добавляют к отпускной цене 150 %. Они у меня сочувствия не вызывают. Как только я слышу о том, что вот мы задерём цену, потому что арендные ставки высоки, потому что нам нужно развиваться, то у меня есть смутные подозрения, что мне что-то недоговаривают. Оно, конечно, потребитель пока в доле, но его уже почти отвадили от продукта. От многих занятий нас жизнь уже отучила, и, кажется, от современной прозы по три бутылки водки отучит легко.
В конце концов, телевизор есть.
В 1979 году Сирил Норкотт Паркинсон в книге The Law, or Still in Pursuit (1979) писал: «Издатель считает, что его конкуренты — другие издатели. На самом же деле он конкурирует с поставщиками парусных шлюпок, теннисных ракеток, игральных карт и лыж, то есть со всеми, кто обеспечивает другие формы развлечения. Если пивовары позаботились о рекламе, а издатели — нет, то лишнее пиво будет куплено на деньги, выкроенные за счет отказа от покупки книг»[211]. Понятно, что английская метафора повязана с другими напитками, не с водкой.
Нет книг «вообще». И я соглашусь, что за красивую детскую книжку мало что жалко — ведь покупается не книга, а гордость и предубеждение. Однако ж, разговор о справедливости — и интересно понять, что кроется именно за словом «справедливость».
Пока я наблюдаю нестройный хор мальчиков и бунчиков (чиновников, книгопродавцев и издателей), о том, что их некачественная работа должна искупаться социальной значимостью. (Писатели тоже не отстают, но они давно за гранью и не являются полноценными участниками дискуссии).
Справедливо говорят о завышении цены как скрытой пирамиде, ведущей к инфляции и кризису. Этот кризис в книгоиздании уже наступил — и давно. Только продвигается он в разных местностях по-разному, не везде проеден символический капитал, etc.
И тут, заметьте, мы снова вернулись к водочному критерию Ерофеева. Сейчас справедливой ценой по критерию Ерофеева, является не магазинная, а как раз отпускная цена издательства — рублей пятьсот. Но от пьянства никто никого не отучит, а от покупки книг — вполне.
В результате все будут в проигрыше — скоро сегмент актуальной прозы в книжных магазинах и вовсе будет рисковым. Многое будет читаться с электронных ридеров, да и сейчас читается. Рынок физматлитературы и учебников уже начинает это чувствовать. Мои знакомые, что были связаны с написанием учебников, говорят, что спрос на них резко падает — студенты пишут свои, компилятивные учебники — сканируют выборочно страницы прежних учебников и лекций (это, кстати, очень интересная тема), и оказывается, что студентам не нужен сопромат за полтысячи рублей: у них этот сопромат на флешке.
С кулинарией тоже самое — ну зачем на кухне, среди масла и брызг, тысячедолларовый альбом на мелованной бумаге? Я лучше туда принесу распечатку из кулинарного сообщества. Дорогие кулинарные книги свалятся в рыночную нишу бессмысленных подарочных изданий дорогому-ивану-перовичу-с-пониманием-что-самое-главное-тут-переплёт-из-свиной кожи.
И останутся книготорговцы в своих огромных залах с детскими книгами и пыльной тысячедолларовой Энциклопедией Купеческой Кулинарии.
Торговля ридерами ничем концептуально не отличается от торговли патефонами или плеерами. Она не сакрализована, в ней оправданий, если бизнес неэффективен и работники медленно поворачиваются, нет. Электрические буквы — страшное дело, они обыгрывают печатные по-всякому. Даже драться книжками сложно — можно, конечно, стукнуть кого книгой — но только шишку набьёшь или там синяк поставишь. Жалко только, что вышли из моды компакт-диски: ими уж — пожалте бриться. Можно было со свистом запустить в горло врагу на манер смертельных сюрикенов, что использовали ниндзя. Не говоря уж о
