– Да, – ответил Джор. – Но это ведь не колдовство на эхо?

– Эхо будет тоже, но только если проход перекрыт, – ответила Гаота. – А если где-то будет магия, то шарик увеличится. Мама говорила, что это как снежный ком. Хотя это я делала всего раз. При ней всего раз. Да и про снежный ком было только на словах. Но я пробовала. Потом. Уже здесь. Я боюсь, что не услышу что-то. Поэтому ты слушай тоже.

– Я тоже вижу твой шарик, – прошептала Йора. – Но с трудом.

– А я только какое-то мерцание, – вздохнула Дина. – Ничего. Научусь еще. Но ты не забыла, что такое заклинание опасно? Если где-то затаился наш враг – я имею в виду в этом подземелье – он нас почувствует.

– Здесь никого не было больше тысячи лет, – сказала Гаота и выпустила шар.

И он покатился по каменным плитам. Устремился вперед. Побежал по древнему, скрытому на многие сотни лет ходу, не сдвигая ни пылинку, ни паутину, ничего. Помчался вниз по ступеням и спускам, полетел через не слишком глубокие колодцы и переходы, спустился так глубоко, как только можно, а потом вновь покатился по длинному ходу, но на этот раз уже не вниз, а в сторону, пока не уперся в непроходимое препятствие и на разлетелся на крохотные брызги, отправив обратно к юной колдунье легкое эхо.

– Не увеличился ни на искру, – прошептал Джор. – Магии в проходе нет.

– Все точно, – кивнула Гаота. – Значит, это действительно тайный путь к спасению. Магия могла бы его выдать. А ловушки тут не нужны. Осталось выяснить, как открывается выход из этого хода.

– Да уж, – вздохнула Йора. – И по отсутствию сквозняка можно было понять, что ход не сквозной.

– А если там обвал? – спросила Дина.

– Вряд ли, – отозвался Джор. – Мне показалось, что конец ровный. В смысле – не груда камней, а отшлифованный камень.

– Кажется, мы узнаем, спасся ли кто-то из этой крепости или нет, – заметила Гаота. – Если и выход открывается ключом, значит, никто не спасся.

– Вы прямо как дети, – засмеялась Дина. – Ключей же могло быть несколько!

– Давайте уже пойдем, – предложил Джор. – Мне показалось, что ход довольно длинный, не менее двух лиг. А я уже замерз. Нет, я не жалуюсь. Но надо шевелиться.

– Я пойду первой, – сказала Гаота. – Но, все-таки, будьте тоже осторожны. И светите мне. Я буду слушать.

* * *

Магии и в самом деле не оказалось на том долгом пути, что им пришлось пройти в последующие четыре часа. В этих переходах даже пыли почти не было, хотя воздух ощущался не спертым, а каким-то удивительно сухим. Иногда Гаоте казалось, что она никогда больше не вдохнет чего-то влажного, с запахом снега или с запахом свежей листвы.

Сначала, довольно долго, они шли по длинному коридору, который по их представлениям вел их вдоль Козлиного ущелья к югу. По их ощущениям он быстро вышел за пределы крепости и уже потом, даже обратившись в лестницы и спуски, – никогда не поворачивал к северу, словно у древних строителей этого хода была одна цель – увести подземных странников как можно дальше от крепости, которую они оставляют. Раз в час крохотный отряд останавливался на отдых. Дину с заклинанием лунного света сменяла Йора, потом свой жезл силы передавала Джору Гаота. Продолжая прислушиваться к малейшим возможным признакам древней магии, друзья даже успевали перекусить, но потом поднимались и продолжали путь, хотя все четверо были не прочь и поспать.

– Не могу понять, – шептала Дина на одном из привалов, – как это – сражаться, зная, что ты обречен? Умирать, имея ключ от спасения? Враг же все равно не ворвался в Стебли! Четыре предела хранили его!

– А что если эти четыре предела и держатся лишь за счет тех, кто погиб в этой крепости? – спросила Гаота. – Что, если их смертное колдовство сохранило ее?

– А вы? – спросила Дина. – Вы смогли бы так?

– Я не знаю, – призналась Йора. – Я очень бы хотела сначала хотя бы немного пожить.

– Пожить? – фыркнула Дина. – А если бы у тебя не было такого выбора?

– Понятное дело, – тихо засмеялась Йора. – Если бы ключ был у тебя, у меня бы не было такого выбора.

– А что, если защитники крепости просто не знали об этом ходе? – спросила Гаота.

– Не думаю, – вздохнул Джор. – Нет, я допускаю, что они не знали. Но кто-то же знал? А если они как-то наколдовывали четыре предела, то должны были открыться друг другу. Получается, что истина проявилась бы в любом случае.

– Я бы смогла, – твердо сказала Дина. – Если бы вы были рядом со мной, смогла бы!

– Я не знаю, – вздохнул Джор. – Иногда, редко, но все равно мне кажется, что я должен сделать… что-то другое.

– Другое? – не поняла Дина. – Другое по сравнению с чем?

– По сравнению с подвигами, схватками, жертвами, – сказал Джор. – Не в том смысле, что я должен делать те же жезлы, хотя мне это нравится. Или там разбирать семена с Ориантом. Я должен что-то сделать другое. Или, быть может, просто жить. Ну, может же быть так, что кому-то положено совершать подвиги, а кому-то просто жить?

– Построить домик в тихом месте, жениться, завести кучу ребятишек, вырастить их, – стала перечислять Йора. – Ты об этом?

– Может быть, и об этом, – прошептал Джор.

– Ну, я не знаю… – протянула Дина.

– А я знаю, – твердо сказала Йора. – Ты просто представь, что это не твой путь, а путь твоих родителей. Это они должны были построить домик, жениться, завести пусть не кучу ребятишек, а хотя бы тебя одну, и тебя как раз и вырастить. Разве это не достойное дело?

– Вполне, – негромко засмеялась Дина. – Правда, никому из наших родителей этого не удалось.

– А я вообще не знаю судьбы своих родителей, – заметил Джор.

– А я, наверное, не смогла бы, – вдруг сказала, удивляясь самой себе, Гаота. – Правда, я не знаю, что это было за колдовство, которое установило эти четыре предела. Возможно, оно не было совершено отдельным обрядом. Может быть, защитники крепости просто сражались, а когда гибли, полнили эту магию. Но я бы лучше просто погибла бы. То есть, в бою. А не принося себя в жертву.

– А есть разница? – не поняла Йора.

– Скажи, Джор, – вдруг спросила Дина. – У тебя есть враги? Ну, скажем так, есть кто-то, кто хочет твоей смерти?

Джор ответил не сразу. Какое-то время он просто дышал, и по его дыханию Гаоте казалось, что он не сидел рядом с нею последние пять или десять минут, а тяжело и трудно поднимался по отвесной скале. Наконец он ответил:

– Я не могу это описать. Раньше я думал, что это трусость, а потом, когда и в самом деле испугался, было чего пугаться, понял, что нет. Это не трусость. Мне почему-то кажется, что где-то давным-давно. Или в моем прошлом или в прошлом моего рода, о котором мне ничего не известно, была какая-то страшная беда. Такая, что ни с чем не сравнится. И я как будто помню ее. Не так, чтобы рассказать, а так, чтобы почувствовать. И это чувство… оно как чувство опасности. Оно всегда со мной.