Но дело еще и в том, что за вами неотлучно следует кожаныйплечистый ублюдок из охраны вашего мужа. Его вы заметили, меня нет. Честноговоря, польщен. Ведь он профессионал, а я так, жалкий больной старик".

Высокая сутулая фигура бывшего летчика промелькнула, кактень, и растаяла в толпе. Покуда кожаный амбал-охранник шёл за Никой, все егопрофессиональное внимание было сосредоточено на объекте, то есть на ней. Атеперь, когда объект рядом, они идут вместе, амбал постоянно озирается посторонам. Иван Павлович решил исчезнуть на всякий случай.

При всей своей обостренной интуиции Ника не моглапредположить, что следят за ней сразу двое. Одного она обнаружила, примениввполне разумный трюк с очками. А второго так и не заметила. Вышагивая рядом сохранником, она мрачно, тревожно, косилась на прохожих из-под козырька своейкепки. Егоров успел заметить, как неприятно ей общество кожаного детины и кактот огорчился, что его «зафиксировали».

«Так-то, браток-молоток», – злорадно усмехнулся про себяИван Павлович, вышел из метро и нырнул в темную подворотню.

Его знобило, он без конца поправлял шарф, машинальнопроверял, застегнута ли куртка. Он никогда не мог по-настоящему согреться, дажелетом, при тридцатиградусной жаре, даже дома, при закупоренных окнах инескольких включенных электрокаминах. А уж под сырым майским ветром замерзал додрожи. В машине он постоянно включал печку, и все равно руки на руле оставалисьледяными.

Он давно сгорел изнутри, остался холодный пепел. Никакойонколог ему помочь не мог. У него было совсем другое – рак души, хотя подобногодиагноза не найти в медицинской литературе.

В последние четыре года он жил почти как Федя. Его мир сталсовершенно герметичен. Из всех чувств которые даны человеку, у него сохранилосьвсего два. Любовь и ненависть.

Никита Ракитин был первым и единственным человеком, которомуИван Павлович рассказал все, от начала до конца. Они знали друг друга многолет. То есть познакомились в юности, какое-то время почти дружили, а потомпотерялись, жизнь развела в разные стороны. Но взаимная симпатия осталась.Остались также и телефоны в старых записных книжках.

Когда-то давно Гриша Русов привел в дом к Ракитиным своегоприятеля, земляка, курсанта Сасовского летного училища, Ваню Егорова. Ваняродился в Синедольске, учился в той же закрытой школе, что и Гриша. СтаршийЕгоров служил егерем при партийных господах.

У Ивана на тыльной стороне кисти было семь аккуратныхкруглых шрамов. Он, как выяснилось позже, оказался именно тем мальчиком,который при виде грозной директрисы сунул непогашенный окурок в задний карманбрюк. А потом, после дикого щенячьего визга, вместе с другими по Гришкиной идеегасил сигареты об руку. Чтобы реабилитировать свою пошатнувшуюся репутацию, одиннадцатилетнийВаня Егоров выдержал, не пикнув, семь ожогов. Больше всех. Семь, а не пять, какРусов.

Когда Григорий Петрович наговаривал на магнитофонную пленкусвой вариант этой давней истории, Никита вдруг вспомнил Ваню Егорова, изахотелось ему услышать что-нибудь о детстве героя из других уст. Он отыскалсвою старую, рассыпанную на странички, телефонную книжку и, не надеясь наудачу, набрал номер.

Они встретились в маленьком пивном ресторане неподалеку отдетской больницы, в которой лежал Федя. Разговор их длился страшно долго. Изресторана они отправились к Никите домой, просидели там ночь , за бутылкойводки.

– Но ведь нет никаких доказательств, – повторял Никита, – нуда, он дружил с этим самым гуру. Он обеспечивал «крышу»… А ты знаешь, чтоАстахова Зоя Анатольевна – главный редактор издательства, в котором печатаютсямои книги?

– Я их никого знать не хочу, Русова, Шанли, Астахову… Вгробу я их всех видел, – шарахнул кулаком по столу Егоров. Он опьянел от второйрюмки, так как был истощен, измотан и очень давно не брал спиртного в рот, – ябы их всех… Всех, одной очередью… Но нельзя. Посадят. А у Феди, кроме меня,никого нет.

– Зачем их увезли? Куда? – спрашивал Никита скорее самогосебя, чем Егорова. – На прямую уголовщину Гришка бы не пошел никогда. Имуществоэтих несчастных его вряд ли интересовало.

– Не вряд ли, а точно. Не интересовало, – помотал головойЕгоров, – хотя они стали такими сумасшедшими, что можно было вытянуть все, докопеечки, до нитки. Однако нужны были они сами. Люди. Покорные, на все готовые.Рабы.

– Рабы, – пробормотал Никита, как бы пробуя на вкус этослово, – где в наше время может использоваться неквалифицированный рабскийтруд? Где и почему? Ведь при нынешней безработице так просто нанять шабашниковза гроши. Но шабашники люди разговорчивые. Может быть, уран? Стратегическоесырье?

– Да плевать, – Иван махнул – рукой. – Какая теперь разница?Я знаю, Оксаны и Славика уже нет. Я это чувствую.

– В качестве помощника министра он помогал всяким Мунам иАсахарам внедряться в систему среднего и высшего образования, – продолжалрассуждать Никита, – это я знаю точно. И он, в общем, не скрывает. Называетборьбой за свободу совести. Муны и Асахары ему хорошо платили. Но основнойкапитал он сколотил как-то иначе.

– Убьет он тебя, Ракитин, – глухо произнес Иван глядя мимоНикиты пьяными красными глазами, – не сам, конечно. Наймет кого-нибудь. Нахрена ты вообще за это взялся? Книгу о нем… Жизнь замечательного человека… Дакто он такой? Блез Паскаль? Андрей Сахаров? Кто он, чтобы о нем книги писать?Он ведь Нику у тебя увел, подло, хитростью. А ты…

– Она не лошадь, он не цыган, – быстро пробормотал Никита.

Егоров опрокинул в рот еще одну рюмку.

– Брось, Ракитин. У тебя дочь растет. Не лезь ты в это.

– Часть пакета акций издательства принадлежит ему, –задумчиво продолжал Никита. – Астахова на должности главного редактора четырегода… А смешно, в самом деле. Я ведь про Зою Анатольевну не знал ничего. То-тоя смотрю, она не огорчилась, что следующий роман у меня задержится месяца натри. Я все думал, кто же в издательстве Гришкин человек? «Есть многое на свете,друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Стало быть, гуру Шанлизомбировал доверчивых дурачков, которые хотели поправить здоровье, Астаховасвоим медицинским дипломом и кандидатской степенью покрывала этого Шанли, аГришка предоставлял «крышу» им обоим. Зачем? Вряд ли они платили ему больше, чемМун и Асахара. Скорее всего он пользовался готовой продукцией, то есть людьми,обработанными до скотской покорности. А потом, вероятно, запахло жареным. ГуруШанли исчез куда-то, Астахова исчезнуть не могла и не хотела. Гришка пристроилее в издательство. Ну ладно, это пока не важно… Значит, девочка в метросказала, что Федю подобрали на Белорусском вокзале?

– На Белорусском, – кивнул Иван, – брось, Ракитин, ну пошлиты его подальше, пусть другие про него пишут книги! Другие, только не ты. – СБелорусского поезда идут в западном направлении. Нет, так мы ничего невычислим. К тому же девочка могла и соврать. Подожди-ка… – он резко поднялсяиз-за стола, вышел куда-то и вернулся минут через пять, держа в руках несколькофотографий, – посмотри внимательно, ты никогда не видел никого из этих людей?