– А кто такой Шанли? – спросил, затаив дыхание, ФеликсМихайлович.

– Шарлатан, бездарный самоуверенный болван! Он долго убеждалменя, будто владеет чистой безмедикаментозной психотехникой, гипнозом, чтоработает только экстрасенсорными методами. Брехня! Я сразу поняла, чем онзанимается.

– Чем же?

– Он грубо зомбировал этих людей, он вытворял такое, что уменя волосы дыбом вставали… Технотронные методики, электрошок, инфразвук, СВЧ…

– Простите, Зоя Анатольевна, что такое СВЧ? – осторожноперебил Виктюк.

– Сверхвысокочастотное неионизированное излучение.Воздействует на мозг и центральную нервную систему, вызывает необратимыезаскоки в поведении, иногда полную стерилизацию инстинктивной сферы. Волныактивно моделируются в частотах альфа-ритма мозга, – произнесла она быстро, какпо писаному, – человек становится роботом, покорной бессмысленной машиной.Идиотом, но не простым, а легко управляемым.

– А зачем им понадобились управляемые идиоты?

– Вот это самое интересное, – зло усмехнулась Астахова, – ярисковала всем – карьерой, именем, медицинским дипломом, свободой, а возможно,даже жизнью. Но мне морочили голову. Мне так и не потрудились объяснить зачем.Я знаю только, что их увозили куда-то. Они исчезали… Ну ладно, вроде бы всеобошлось, сумели замять это дело, вовремя остановились. Шанли удрал к себе вКорею, Русов занялся политикой, меня сунул в издательство. Так нет же!Понадобилась ему, говнюку, красивая автобиография. Мало ему! Не наелся! Нуладно, взял какого-нибудь журналистишку, который бы ему задницу лизал, писалчто скажут. Годунова ему подавай! Вот и допрыгался. Ничего, я найду что сказатьэтому капитану, я выведу на чистую воду, мало не покажется!

– Какому капитану? – не только ладони, но весь Виктюк взмок,хотя на кухне было прохладно.

Она продолжала кричать, сверкая глазами. Это была вполнебанальная бабья истерика. Возможно, завтра, проспавшись, Зоя Анатольевна ипожалела бы о шальном приступе откровений, но сейчас не могла остановиться.Накипело.

Виктюк вышел от нее в начале третьего ночи. Усевшись в свой«Фольксваген», он достал радиотелефон набрал номер и, не поздоровавшись,медленно, четко продиктовал адрес Астаховой и добавил всего четыре слова:

– Срочно. Суицид. Пятнадцать тысяч.

* * *

– Если кто-то позвонит, скажи, что я в ванной или сплю.Придумай что-нибудь, – попросила Ника, – а лучше вообще не бери трубку.

– Ты куда? – Зинуля зевала во весь рот, терла сонные глаза иудивленно глядела на Нику.

На ней были кроссовки, узкие черные джинсы, серая, довольнопотертая, замшевая куртка. На голове черная замшевая кепка с длинным козырьком.– Потом объясню.

– Подожди, ты даже не рассказала, как встретилась со своимсокурсником, что он тебе поведал интересного.

– Потом, Зинуля. Очень спешу. Вернусь часа через два.

Она прошмыгнула мимо вахтерши, надвинув козырек кепки наглаза.

– Девушка! Вы к кому приходили? – встрепенулась вахтерша.

«Вот и славно, – подумала Ника, – я совсем на себя непохожа. Лет сто не одевалась таким образом. Правда, старушка подслеповата, новсе-таки…»

– В сороковую квартиру, – ляпнула Ника первый попавшийсяномер и выбежала на улицу. Она знала, что «Мерседес» охраны дежурит у воротподземного гаража. Она хотела было проголосовать, остановилась в нерешительностина углу, подняла руку. Машин было мало. Мимо очень медленно проехал старенькийтемно-лиловый «жигуль», даже притормозил, но Ника помотала головой, мол, нет,не надо, и решительно направилась к метро.

Мальчики могли уже спохватиться, у них профессиональноечутье. Вдруг каким-то образом заметят ее в машине, догонят? Но им ни за что непридет в голову, что госпожа губернаторша может отправиться куда-либо на метро.

И все-таки ее не покидало чувство, что чьи-то ледяные глазасверлят ей затылок. Она внимательно изучала толпу из-под своего козырька,сначала на эскалаторе, потом в вагоне. Ей то и дело чудился тощий лысый дядька,тот, который летел в самолете, в соседнем ряду, и глазел на нее не отрываясь. Возможно,ей просто врезалось в память это лицо, и теперь мерещится везде. Вот и старуха,которая указала сухим перстом на раздавленную кошку, смутно напомнила Нике тоголысого онкологического больного.

«Поздравляю, у тебя начинаются галлюцинации, слуховые изрительные. То тебе привиделось, будто джип сбил Зинулю, и ты мчишься сломяголову, то послышалось, будто случайная старуха шепчет: „Твой муж убийца“, ипри этом глядит на тебя сквозь зеркальные очки впалыми злыми глазами дядьки изсамолета, а теперь этот дядька собственной персоной преследует тебя в метро, –усмехнулась про себя Ника, – совсем ты свихнулась, матушка. Возьми себя в рукии прекрати эту постоянную внутреннюю тихую истерику».

Держась за поручень в переполненном вагоне, глядя в глазасвоему расплывчатому отражению в черном стекле, она попыталась в который разспокойно разложить все по полочкам, отделить факты от домыслов.

Безусловным фактом можно считать Гришино вранье. Он ведьвстречался с Никитой в середине февраля этого года, то есть всего три месяцаназад. Но почему-то счел нужным соврать, будто года три его не видел.

Ника узнала об этом совершенно случайно. Один из Гришиныхшоферов, болтун-балагур Коля, вез ее с работы на казенную дачу и трепался всюдорогу. Она отдежурила сутки в Институте Склифосовского, засыпала в машине, иКолин треп пролетал мимо ушей.

– А вот вчера вечером я писателя вез. Забыл, как фамилия.Детективы пишет. Молодой такой, высокий волосы светлые. Ну как его? Вот ведь,вылетело из головы, елки! Я вроде читал его книжку, «Горлов тупик» называется,и по телевизору видел.

– Годунов, – сонно произнесла Ника.

– Во! Точно, Виктор Годунов, – обрадовался шофер. – Онклассный анекдот рассказал. Значит, едут два поезда по одноколейке друг другунавстречу… Прут короче, гудят, свистят, сейчас врежутся на фиг. Но неврезались. А почему, спрашивается? Не судьба.

– Коля, а куда ты вез писателя Годунова?

– На дачу. К Григорь Петровичу. А потом обратно домой. –Когда это было?

– Вчера вечером. К семи я подъехал за ним, а в одиннадцатьповез назад, в Москву.

«Гриша встречался с Никитой, – удивилась про себя Ника. –Зачем, интересно? Он ведь до сих пор вздрагивает при имени Ракитина. Оченьстарается, чтобы я этого не замечала, и никто не замечал, но вздрагивает. Онпобледнел, когда увидел у меня в руках книгу Виктора Годунова. У него сталонеприятное лицо, глаза застыли. Он старался сохранить спокойствие, но не сумел.Это с ним редко бывает. Обычно, когда он хочет выглядеть спокойным, ему этоотлично удается, что бы там ни происходило внутри».