Она нетвёрдо отступила на шаг. Чары начали действовать. Самую крепкую нить, связывавшую Яра с Заречьем, пережгло волшебное пламя. Что теперь? Попытаться оправдаться? Тихо сбежать?.. Стук крови в висках заглушал беспорядочные мысли. А меж тем кто-то уже колотил в дверь пудовым кулаком, гневно звал Зиму по имени… Яр оттеснил плечом растерянную сестру, выскочил в сени. Сам не знал, что станет говорить.

– Здравствуй, добрый человек, – сказал с крыльца сокол. Неприветливо сказал, с намёком. – Благослови тебя Вельгор, ежли зла в сердце не носишь.

– Не ношу, – голос предательски дрогнул. За спиной зашелестели шаги. Лучше б Зима ушла в дом… – Почто пришёл, благословенный?

– Ты, гляжу, торопишься, – сокол смерил его цепким взглядом. – То куда же?

За его плечом, на крыльце, топтались деревенские, заспанные после праздничной ночи, но настороженные и разгневанные. Мал стоял ближе всех, потирал натруженные кулаки. Плохо дело; вот пришёл бы сокол один…

– Никуда не тороплюсь, – деланно спокойно сказал Яр. – Что тебе нужно?

– Говорят про тебя, – сообщил сокол. Ладони он прятал в складках богатого одеяния. – Будто не так ты прост, как всем сказываешь. Правда ли?

– А что говорят?

– Уж хватит таиться! – выкрикнули из-за соколовой спины. – Все нынче знают, что ты крамолец!

Испуганно охнула Зима. Сокол соображал быстро: вскинул руку, сбросил с пальцев недурно сплетённую магическую сеть. Яр едва успел её рассеять – и тут же понял, что натворил. Ещё не стихли испуганные голоса, когда сокол без спросу шагнул в сени. Яр отступил, пряча за спину руки.

– Я никому зла не делал, – быстро заговорил он, сам не зная, на что надеяться. – Хочешь, поклянусь?

– Знаю я цену вашим клятвам, – прошипел сокол, закручивая в руке серебряный хлыст.

Сухие ладони толкнули Яра в спину. Зима глядела на него, как на врага. Получил, чего добивался… Вывернувшись из-под серебристой розги, Яр поспешно вызвал в памяти высокий речной берег – первое, что пришло в голову. На миг всё померкло, а потом вокруг поднялись по пояс дикие травы, встрепал волосы прохладный утренний ветер. Край обрыва над неторопливой Малой Вихорой, некошенное быльё, позабытое всеми старое капище, на котором недостаёт теперь одного идола. Как здесь спокойно… Деревянным богам нет дела до людской жизни и смерти.

В груди немилосердно жгло, будто после долгого бега. Яр оглянулся туда, где за лугами лежало Заречье. Назад дороги нет. Всего лишь короткий месяц прожил он здесь, успел понадеяться на какое-никакое счастье, на то, что сбудется хоть как-нибудь давний его замысел. Теперь ясно – не сбудется. Пока простой люд ненавидит его за одну лишь случаем дарованную силу, пока недоучки-храмовые собирают подношения вместо того, чтоб держать в узде неживых, останется он здесь чужим и ненужным.

С кем же ему говорить, чтобы переломить недобрый этот порядок?

Утерев с висков выступившую испарину, Яр медленно зашагал вниз по заросшей травами дороге.

XIX. Из двух зол

Вино отдавало кислятиной. Лидия понятия не имела, что вдруг случилось с бордоскими виноградниками двенадцать лет тому назад; а может, дело было в ней самой. Наверное, к старости все становятся любителями приторных перебродивших компотиков. Пригубив ещё разок тёмно-красную, будто кровь, жидкость, Лидия решительно отставила бокал.

– Прохор! – негромко окликнула она. Вышколенный домовой тотчас явился пред не слишком ясные хозяйские очи. – Сделай-ка из этого глинтвейн. У нас ещё есть бадьян?

– Есть, как не быть! – Прохор бережно принял початую бутылку в цепкие лапы. – Хозяйка прикажет с яблоками али с а-пель-си-на-ми?

– На твоё усмотрение.

Домовой склонил ушастую голову в знак повиновения и проворно засеменил на кухню. Органическая неприязнь, которую хозяйка питала к кулинарной возне, мало-помалу выковала из Прохора превосходного домашнего повара. При матери домашнюю нечисть к еде не подпускали. Глупое предубеждение: нежить, в отличие от людей, ничем не болеет и заразу, за редким исключением, не разносит. Насколько проще была бы жизнь, если бы одарённые бросили мыслить категориями дремучих веков!.. Лидия вздохнула и придвинула к себе исписанную на три четверти пухлую тетрадь. Сюда попадали переводы, которые она находила достаточно сносными; сколько при этом гибло в черновиках, Свешникова не трудилась считать.

В её распоряжении были свитки, начертанные самим Ар-Ассаном, но большинство поэм Лидия помнила наизусть. Некоторые великий стихотворец Ястры посвятил ей. Чувства, которые питал к чужестранной волшебнице черноглазый иастейский красавец, походили скорее на благоговение, чем на любовь; может быть, эта набившая оскомину возвышенность и толкнула её в объятия Драгана, не признававшего никаких идеалов. Тот, по крайней мере, в точности знал, что с ней делать жаркими южными ночами.

Порыв стылого ветра ворвался в гостиную сквозь открытую форточку, швырнул на подоконник мелкую снежную пыль. Лидия щелчком пальцев захлопнула окно. Заботливо развешанные Прохором гирлянды лениво качнулись, потревоженные движением. Копеечные цветные лампочки Свешникова купила пять лет тому назад, чтобы порадовать Яра; ученику они довольно быстро наскучили, зато домовой, которому хозяйка поручила декораторские работы, накрепко влюбился в танцующие огоньки и с тех пор по собственному почину каждый год устраивал иллюминацию. Что сейчас в Ильгоде – зима, лето? Прошла уже без малого неделя, а на другой стороне – около месяца; мальчик наверняка успел увидеть и понять достаточно… Он должен вернуться. Хотя бы для того, чтобы со всей свойственной ему пылкостью заявить: ты не права, старая кошёлка, на родине вольготнее, чем в