соседа, он своего занятия не бросил, только глянул неприязненно. Яр приветливо ему улыбнулся. Хочется думать, что зареченцы недоверчивы ко всем чужакам, а не к нему одному.

– Здравствуй, добрый человек! – вежливо сказал Яр, остановившись у забора.

Ругол основательно задумался, прежде чем отозваться. Незачем на него злиться: уязвлённая гордость не важнее подарка для полевого. Видя, что Яр не собирается уходить, бортник без излишней любезности мотнул лохматой головой:

– Заходь, раз пришёл. Чего надо?

– Будет у тебя три колоды мёда? – поинтересовался Яр, прикрыв за собой калитку. – Завтра до заката надо.

Ругол смерил его оценивающим взглядом.

– Али Зима чего праздновать собралась?

– Нет, то для меня.

– Охоч ты, выходит, до сластей-то, – ухмыльнулся бортник. Яр смолчал. – Нынче не дам. Что есть – всё Третьяк для Вельгорой ночки испросил. Приходи через седьмицу-другую – тогда, мабудь, найду.

– Надо сейчас, – мягко возразил Яр. – Золотом плачу. Вот, гляди.

Ругол подозрительно сощурился на золотую капельку. Отложил сито, осторожно взял двумя пальцами подношение, пристально оглядел со всех сторон. Попробовал на зуб.

– И впрямь золото, – задумчиво заметил он. – Ладно вам там живётся, в Гориславле-то…

Яр вновь промолчал. Ничего противозаконного он не делал – по крайней мере, прямо сейчас. Ставший привычным подспудный страх неровными толчками гнал кровь по жилам. Разъярённый полевой мог прихлопнуть молодого волхва, как надоедливую мошку, но перед нежитью Яр хотя бы не был беззащитен.

– Будет тебе мёд, – сказал наконец Ругол, бережно пряча золото в висевший на шее мешочек. – Завтра к полудню принесу к Зимке на двор. Только смотри мне – ежли Третьяк прознает…

– Не прознает, – заверил Яр. А прознает – так забудет, но об этом бортнику знать не следует. – Благодарствую.

Ругол только махнул ему – иди, мол, не о чем нам больше разговаривать. Пройдя десяток шагов вдоль улицы, Яр зачем-то оглянулся; бобыль так и сидел, позабыв про сито и истекающие мёдом соты, и разглядывал комок иномирного золота. Наверное, думал, чего бы выменять на торгах.

Рябиновский сокол Яру не нравился – и, само собой, отвечал взаимностью. Он не был ни волхвом, ни даже одиноким – так, чародей среднего пошиба, удачно пристроившийся при новых порядках. Судя по Зиминым рассказам, сокол неплохо справлялся с нежитью вроде болотников или лихоманок, но на большее его не хватало – ни силой, ни знанием. С чего храмовый невзлюбил Яра, знали разве что боги. Может, чуял в нём конкурента, а может, попросту не доверял пришлым, как и все здесь. Яр уверен был, что поводов не давал; более того, загнав раздражение куда подальше, неизменно демонстрировал приязнь и дружелюбие.

– Здравствуй, благословенный, – сказал он, соблюдая приличия, и склонил голову в знак почтения. Служанка, проводившая его в горницу, мышью выскользнула за дверь. – Разговор к тебе есть.

Сокол, как раз севший трапезничать, зыркнул на него исподлобья. Нехотя отодвинул ложку, прикрыл тряпицей плошку с варевом – чтоб не пахло мясом по всей комнате. Сесть не предложил.

– Говори, брат мой, – кисло проронил он. В братья сокол набивался решительно ко всем, с кем разговаривал – положено было по должности.

Слова Яр подбирал всю дорогу до Рябин. На костёр не хотелось.

– Такое дело, – осторожно начал он, – хочу себе надел под пахоту, а ближние поля все разобраны…

– Вестимо.

– Да, само собой, – Яр терпеливо кивнул. – Но то на ближних. А дальние, что по-над речкой, пустые стоят.

– Там места заповедные, – сокол поджал губы. – Ты пришлый, не знаешь. Дальше Лисьего перелеска после войны нечистой силы полным-полно, не след туда ходить.

– Правда? А я не видал никого. Поле как поле…

– Говорю тебе – не след, – сокол сердито нахмурился. – Неужто никто тебе не сказывал? И как же ты ничего там не увидал, ежли взаправду ходил?

Яр запоздало сообразил, что брякнул лишнего. Сделав самый простодушный вид, на какой только был способен, он поймал взгляд сокола и, сплетая чары с голосом, неторопливо произнёс:

– Не видал и не видал, ничего в том дурного. Может, и нет там никого. Надо бы проверить.

– Надо проверить, – рассеянно протянул сокол. Яр почти воочию видел, как он начинает считать своей внушённую мысль. – Надо бы… Землица-то там хорошая…

– Плодородная, – подхватил Яр, пряча улыбку. – Дудники выше меня растут.

– Схожу, пожалуй, после Вельгоровой ночки, – вслух рассудил сокол. – Ежли боги будут милостивы, то попрошу Третьяка, чтоб первую делянку тебе отвёл. И наместнику отпишу, чтоб люд сюда гнал… Что ж нет, когда земля хорошая…

Невесомое кружево чар плотно охватило седоватые виски. Толком и внушать-то не пришлось; Яр всего лишь помог расчётливому чародею склониться к решению. Храмовый и сам с превеликим удовольствием прибавил бы к общинной земле приречные земли, если бы хватило умения сладить с неживыми. Больше полей под пахоту – больше народу в окрестных деревнях, а значит, и соколу найдётся, с кого кормиться. Мерзкий он. Сам такой был или жизнь выломала? Пробравшийся в горницу солнечный луч остро блеснул на золочёном знаке, красовавшемся на груди у сокола. С виду тяжёлый, как булыжник, но храмовому хоть бы хны, ничуть не страдает. Должно, привык.

Когда