готлосские войска. Среди трупов людей попадались и мертвые лошади, с единственным отличием – на телах животных не было таких ужасающих ран, какие обильно покрывали человеческие тела.

– Это не холм, – сказала Опферламм.

– Разумеется, это…

– Это – курган, – она вздрогнула всем телом из-за позыва тошноты и облевала себе всю правую ногу, выплеснув на нее полупереваренную кашу. – Мы едем по тысячам трупов.

«Тысячам?»

Девушка была права. То, по чему ступали лошади, в основном являлось плотью и ободранными костями, а не почвой и камнями.

– Сколько солдат мог выставить Диб Шмуцих? – спросил Вихтих.

– Тысяч пять? – Опферламм беспомощно пожала плечами. – Не знаю.

– Так, ну это лишь слова, – пробормотал Вихтих, взбираясь на курган из тел.

Он заставил Блёд описать полный круг и осмотрел все, что мог увидеть сквозь слепящую завесу дождя.

– Тут дальше десятка шагов ничего не видно, – сказал он Опферламм, когда юная мечница подъехала к нему.

Молнии разорвали небо в клочья, осветив мир пятнами белого и красно-коричневого, какого бывает смешанная с кровью грязь. На тысячу шагов во всех направлениях лежали трупы, изуродованные, разорванные изнутри. Доспехи на тех немногих, кто был достаточно богат, чтобы иметь их, тоже несли следы только внутренних повреждений. Отсюда, с вершины груды мертвецов, стали видны длинные полосы вскипевшей как лава и потом застывшей земли. Широкие борозды рассекали грязь, камень и кость в них сплавились воедино и текли, как густая кровь. Мертвецы, оказавшиеся в этих бороздах, выглядели иначе, чем остальные. Их тела были перекручены, расплавлены, истерзаны чьим-то безумием, чудовищным, яростным безумием. Останки людей и лошадей сплавились воедино.

Куда ни кинь взгляд, нельзя было найти ни единого дерева.

– Это невозможно, – сказала Опферламм, щурясь на небо.

Вихтих глянул на водоворот облаков у них над головой.

– Что такое?

– Молния осветила что-то там наверху. Я видела тень. Огромную, за облаками. Крылатую.

– Да что ты несешь, черт подери?

– Там дракон.

– Их не бывает.

Опферламм посмотрела на Вихтиха так, словно ее наставник рехнулся.

– Кого не бывает, твою мать? – закричала она.

– Успокойся, – Вихтих снова окинул взглядом чудовищные борозды в земле.

Дракон. Он сглотнул.

В небе снова сверкнула молния, и на этот раз он увидел ее.

Тень какого-то огромного существа. Расправив крылья, оно парило за облаками.

«Это, должно быть, просто… Крылья… борозды… Смерть в небе…»

Звериный крик чистейшей агонии и ужаса прервал его мысли, заставив вылететь из головы, а рассудок – бежать прочь в поисках ближайшей канавы, чтобы там и спрятаться.

– Что…

Что-то падало, брыкаясь и переворачиваясь, сквозь облака, и Вихтих, вытянув шею, наблюдал за ним.

– Это лошадь, – сказала Опферламм, тоже наблюдая за падающим предметом. – Но как она туда…

«Она упадет на…»

Лошадь рухнула на землю в трех шагах от них. Ударом ей переломало кости, и Вихтиха и его ученицу окатило фонтаном грязи и кровавых внутренностей.

Внезапно Вихтих ощутил, что, торча здесь, на вершине кургана и на спине Блёд, он является прекрасной мишенью. Он заметил крестьянский дом в нескольких сотнях ярдов южнее. Несмотря на царящую вокруг разруху, тот все еще стоял.

– Нужно добраться вон до того дома.

Не оборачиваясь, чтобы выяснить, следует Опферламм за ним или нет, Вихтих с криком погнал Блёд вперед, пиная животное все сильнее. Кобыла помчалась вниз по неровному склону изуродованных тел. У подножия холма Блёд споткнулась. Она вроде устояла, но тут ее передние ноги угодили в какую-то невидимую яму, и она рухнула вперед, перекувыркнувшись. Затрещали кости, ломаясь; а голову она разбила себе о размокшую землю. Вихтих вскочил, вырвался из-под падающего тела и опрометью кинулся к дому. На свою лошадь он даже не оглянулся. Жалобные крики Блёд пробивались даже сквозь сотрясающий кости раскат грома. Вихтих выбросил ее из головы.

«Я найду другую треклятую лошадь».

На этот раз он не станет давать имя чертовой твари.

Сверкнула молния, поджигая мир, и чудовищная крылатая тень пронеслась над Вихтихом.

Глава тридцать седьмая

Существует редкий, необычный подвид вендигастов. Они верят, что получают силу и мудрость тех, кого съедают. В городах-государствах они почти не встречаются, обитая в основном на севере, среди племен Фершлингер. Однако наибольший интерес для исследователя представляют вендигасты пустыни Басамортуан. Там, в бескрайних дюнах, поедание человеческой плоти порицается гораздо больше, чем можно было бы предположить, исходя из нравов племен пустыни. Любого, на кого падает подозрение в каннибализме, убивают. Эта практика наиболее распространена среди племени Эцаарен. На протяжении тысячелетий эцаарены собирают из трупов каннибалов – и котардистов, хотя я не вижу связи, – Санту-Ицасоа (что в переводе означает «Море душ»). Мертвецов и бессмертных привязывают к кактусам за внутренности и сухожилия. Лицом их всегда располагают в сторону Гельдангелегенхайтена.

Поскольку эцаарены – кровожадные дикари, я так и не смог понять, почему они ненавидят каннибалов такой лютой ненавистью.

Гешихтс Ведреер, историк-философ

Горло Бедекта пересохло от жажды, он давился дорожной пылью при каждом вдохе. Мир раскачивался, как кадило в руках безумного жреца; кадило, набитое гниющим мясом. Призраки толпились на улицах города, в котором он находился. Бедект не смог бы сказать точно, что это за город, но местность выглядела знакомо. Найдрих? Нет. Некоторые здания вроде бы были сделаны из камня и не собирались разрушиться под особо пристальным взглядом. В Найдрихе он таких не припоминал.

Штелен, гниющий труп, пахнущий желчью и выплеснувшейся наружу желудочной кислотой, ехала рядом с ним, изрыгая насмешливую ненависть ко всему и вся. Ее словно высосало изнутри, а клептик никогда не была полной; теперь от нее осталась лишь сухая, как пергамент, кожа, туго натянутая на кости. Сквозь тонкие перепонки рваных щек можно было увидеть гнилые, коричневые с желтым зубы.

С Вихтихом дела обстояли еще хуже. Где-то он лишился пальцев и уха. Его безупречное лицо, всегда такое брутальное, всегда готовое сложиться в дерзкой ухмылке, покрывали глубокие свежие шрамы. И выглядели они так, словно заштопал Вихтиха человек, первый раз державший в руках иглу. Мечник был изувечен, изуродован и растерзан.

У него не хватает двух пальцев на левой руке. И левого уха. Лицо – сплошные шрамы.

«Боги, он похож на меня».

Ну, на Бедекта лет сорок назад.

– Ты, говнюк и козел, – сказала Штелен. – Ты оставил нас. Бросил.

– Тебя здесь нет, – ответил Бедект. – Ничего этого я не вижу на самом деле. Просто галлюцинации.

– Я убью тебя, – сказала Штелен.

– Я и так уже умираю.

– Я – Величайший Фехтовальщик в Мире, – сказал Вихтих.

И впервые в жизни Бедект ему поверил. И все же голос мечника звучал безжизненно.