- А потом поднимаются сюда и сидят здесь? Завёрнутые в этипростыни?

Скотт не отвечает. И она боится потерять то малое, что ужеприобрела. Ей не требуется ничьих объяснений, чтобы понять, как легко это можетпроизойти. Каждый нерв её тела об этом знает.

- Скотт, я думаю, ты хочешь вернуться. Я думаю, именнопоэтому ты так отчаянно боролся весь декабрь. И я думаю, именно поэтому тыперенёс сюда этот жёлтый афган. Его трудно не заметить даже в таком сумраке.

Он смотрит на неё, словно видит в первый раз, потомулыбается одними губами.

— Ты всегда… спасаешь меня, Лизи, — говорит он.

— Я не знаю, о чём ты…

— Нашвилл. Я уходил… — С каждым словом в нём, похоже,прибавляется живости. И впервые она позволяет себе надеяться на лучшее. — Язатерялся в темноте, и ты меня нашла. Мне было жарко… так жарко… и ты дала мнельда. Ты помнишь?

Она помнит ту, другую, Лизу (Я пролила половину грёбаной«кокы», пока добралась сюда) и как дрожь Скотта прекратилась, когда кусочекльда попал на его окровавленный язык. Она помнит, как вода цвета «коки» капалас его бровей.

— Разумеется, помню. А теперь давай выбираться отсюда. Онкачает головой, медленно, но решительно.

— Это слишком трудно. Ты иди, Лизи.

— Я что, должна уйти без тебя? — Она яростно моргает, толькотут осознав, что уже плачет.

— Это несложно… сделай всё, как в тот раз, в Нью-Хэмпшире, —говорит он ровным голосом, но очень медленно, словно каждое слово обладаетнемалым весом, и он сознательно не хочет её понимать. Она в этом практическиуверена. — Закрой глаза… сосредоточься на том месте, откуда пришла…визуализируй его… и ты туда вернёшься.

— Без тебя, — выкрикивает она, и под ними медленно, словнодвигаясь под водой, мужчина в красной байковой рубашке поворачивается, чтобыпосмотреть на них.

— Ш-ш-ш-ш, Лизи, — говорит Скотт, — здесь нужно вести себятихо.

— А если я не хочу? Мы не в долбаной библиотеке, Скотт! Вглубине Волшебного леса хохотуны заходятся смехом, словно никогда не слышалиничего более забавного, никакая игрушка из «Обурн новелти» не могла бырассмешить их так, как рассмешили её слова. С пруда доносится громкий, резкийвсплеск. Лизи поворачивается и видит, что дородный господин ушёл на… ну,куда-то ещё. Она решает, что ей глубоко наплевать, утащили его под воду илиотправили в измерение Икс. Он прав, она всегда спасает его, её можно называть «американскойкавалерией». И это нормально — выходя за Скотта, она знала, что каждодневноедерьмо ей придётся разгребать самой, но она вправе рассчитывать хотя бы наминимальную поддержку, не так ли?

Взгляд Скотта медленно возвращается к воде. Лизи вдруг понимает:если ночь окончательно вступит в свои права и луна начнёт гореть в пруду, какутопленная лампа, Скотта она потеряет навсегда. Осознание этого и пугает, ивызывает безумную ярость. Она вскакивает, сдёргивает афган доброго мамика. Онподарен её родственниками, в конце концов, и в случае развода она забрала быего. Весь афган, целиком, даже если это и огорчило бы его. Особенно если быогорчило.

Скотт смотрит на неё, на лице написано сонное изумление,отчего её злость только нарастает.

— Ладно, — резко отвечает она. Такой тон непривычен ей и негодится для этого места. Несколько человек оглядываются. Её громкий голосвызывает у них недовольство, возможно, раздражает их. — Хочешь оставаться здесьи есть лотос? Отлично. А я пойду обратно по тропе…

И впервые на лице Скотта она видит сильную эмоциональнуюреакцию. Она видит страх.

— Лизи, нет! — восклицает он. — Бумкни прямо отсюда. Тебенет нужды возвращаться по тропе! Уже поздно, практически ночь!

— Ш-ш-ш-ш! — говорит кто-то.

Отлично. Она больше не станет нарушать тишину. Сворачиваяафган, Лизи начинает спускаться. Когда до пляжа остаётся два ряда скамей,оборачивается. Отчасти она уверена, что Скотт следует за ней: это же Скотт, вконце концов. Каким бы странным ни было это место, он по-прежнему её муж,по-прежнему её возлюбленный. Идея развода приходила ей в голову, но, конечноже, это абсурд, на такое могут пойти другие люди, только не Лизи и Скотт. Он непозволит ей уйти одной. Однако, когда она оглядывается через плечо, он сидит натом же месте, в белой футболке с длинными рукавами и зелёных пижамных штанах,колени сжаты, пальцы рук переплетены, словно ему холодно даже здесь, втропиках. Он не идёт следом, и впервые Лизи позволяет себе крамольную мысль: аесли причина в том, что он неможет идти? Если так, то у неё есть лишь дваварианта: остаться здесь с ним или вернуться домой без него.

Нет, есть и третий. Я могу пойти ва-банк. Обострить ситуациюдо предела. Так что решать придётся тебе. Скотт. Если на тропе опасно, отрывайсвою дохлую задницу от скамьи и останавливай меня.

Она хочет оглянуться, пересекая пляж, но знает, что поворотголовы — проявление слабости. Хохотуны уже ближе, а это означает, что и другиетвари, которые могут отираться около тропы, ведущей на Холм нежного сердца, тожегде-то неподалёку. Под деревьями теперь царит кромешная тьма, и Лизи понимает,что почувствует присутствие твари, поджидающей её, очень и очень скоро. «Онасовсем близко, родная моя», — вот что сказал ей Скотт в тот день в Нашвилле,когда лежал на раскалённом асфальте, с пробитым лёгким, в шаге от смерти. Икогда она попыталась уверить его, что не знает, о чём он толкует, он предложилей не оскорблять его интеллект.

Или её собственный.

Не важно. Я разберусь с тем, что поджидает меня в лесу,когда (вели) возникнет такая необходимость. А сейчас я знаю только одно: Лизи,дочке папани Дебушера, предстоит выложиться по полной. Встретиться с тойтварью, о которой и сам Скотт мог мало чего сказать. СОВИСА, любимая, и знаетечто? Мне не терпится с ней схлестнуться.

Лизи поднимается по наклонному настилу, который ведёт кступеням и дальше.

— Он меня позвал, — прошептала Лизи.

Одна из женщин, которые стояли у кромки воды, теперь вошла внеё по колено, устремив мечтательный взгляд к горизонту. Её спутницаповернулась к Лизи, брови неодобрительно сошлись у переносицы. Поначалу Лизи непоняла, потом до неё дошло. Людям не нравилось, когда здесь кто-то говорил, и сэтим ничего не изменилось. Она уже пришла к выводу, что в Мальчишечьей луневообще мало что менялось.

Она кивнула, словно нахмурившаяся женщина потребовалаобъяснений.

— Мой муж позвал меня по имени, попытался остановить. ОдномуБогу известно, чего это ему стоило, но он позвал.