Справедливость нашего тезиса о том, что антагонизм между городом и деревней был главной пружиной социальной революции III в., разумеется, не так-то легко доказать.[307] Но читатель, наверное, еще помнит, что было сказано выше о политике Максимина, о том, как он уничтожал городскую буржуазию, а также о той поддержке, которую он нашел у африканской крестьянской армии в своей борьбе против землевладельческой буржуазии городов. Читатель вспомнит также, в каких резких формах проявлялась военная монархия после правления Пупиена и Бальбина, Гордиана III и Филиппа. Антагонизм между городом и деревней обнаруживает себя и во многом другом. Бросается в глаза та легкость, с которой солдаты шли на разбой и убийства в городах Римской империи. Мы уже говорили о разрушении Лиона солдатней после победы Септимия Севера над Альбином, о массовой резне, которую устроил Каракалла в Александрии, а также о намерении солдат Элагабала разграбить Антиохию. Мы упоминали и частые стычки жителей Рима с солдатами, во время которых одни граждане сражались с другими. Судьба Византия, разграбленного во времена Галлиена собственным гарнизоном, совершенно типична. В качестве отражения настроения крестьян и солдат еще более характерно разрушение Августодуна (Омэна) во времена Тетрика и Клавдия в 269 г. по Р. X. Когда этот город признал Клавдия, Тетрик послал подразделение своего войска против «бунтовщиков». К нему присоединились банды разбойников и крестьян. Захватчики перекрыли водоснабжение города, а когда наконец взяли его, то разрушили настолько основательно, что некогда процветающий Августодун так никогда и не оправился. Так два величайших творения урбанизации эпохи Галлиена — Лион и Августодун — были обращены в руины яростью солдат и крестьян.[308] При Аврелиане одному из богатейших городов Малой Азии, Тиане, грозила та же судьба. Спас его император; любопытны слова, с которыми он обратился к солдатам, убеждая их не разрушать город: «Мы ведем войну, чтобы освободить эти города; если мы их будем грабить, горожане перестанут нам доверять. Мы лучше отберем добычу у варваров, а этих людей мы пощадим, ведь они наши». Значит, было явно нелегко убедить солдат в том, что города империи не являются их врагами.[309] Позиция горожан по отношению к городам ничем не отличается от позиции мародеров-готов, как их описывает Петр Патриций; то, что он говорит о них, наверняка можно было сказать и о многих римских солдатах: «Скифы потешались над теми, кто запирает себя в города; жизнь, которую они ведут, это жизнь не людей, а птиц, сидящих высоко в своих гнездах; они покинули землю, которая их кормит, и выбрали для себя бесплодные города; они доверяют больше безжизненным вещам, чем самим себе».[310]