Каким бы неполным ни было наше описание, оно со всей отчетливостью показывает, сколь велики были хаос и нужда, царившие во всей империи в III в., особенно во второй его половине. Мы попытались обозначить движущие силы, которые постепенно привели империю в столь плачевное состояние. Основная вина лежала на двух одновременно действовавших факторах: это длительная гражданская война, ставшая повседневностью, и интенсивное нападение внешних врагов; осложнила положение также террористическая политика принуждения, которую власти применяли по отношению к населению, используя армию в качестве своего орудия. Ключ к пониманию ситуации лежит, таким образом, в правильной оценке гражданской войны, обусловившей успех набегов враждебных соседей, который, в свою очередь, ослабил защитный потенциал империи и вынудил императора к постоянному применению принуждения и террора по отношению к населению с использованием методов, постепенно сформировавшихся в более или менее логично организованную систему управления. В политике императоров нам не удалось обнаружить планомерных действий. Ведущим ее принципом во все большей степени становился учет интересов армии и неизбежная необходимость сохранять империю и ее единство. Большинство императоров этого смутного времени не были честолюбивыми карьеристами, готовыми принести общие интересы в жертву своим личным целям: они не искали власти ради власти. Лучшие из них возложили на себя пурпур вынужденно, и сделали они это, отчасти руководствуясь естественным стремлением к самосохранению, отчасти же осознанно желая посвятить свою жизнь великой задаче сохранения и защиты империи. И если императоры в описанных выше формах — формах нивелирования всего и вся — затеяли преобразование государства, лишая привилегированные, образованные классы их положения в общественной жизни империи, заставив народ подчиняться жестокой и тупой системе управления, основными факторами которой были принуждение и террор, создавая новую аристократию, чьи представители вышли из рядов простых солдат, и если эта политика постепенно породила государство рабов, управляемое маленькой горсткой людей и их главой — автократическим монархом, верховным главнокомандующим наемной армии и принудительно согнанной милицией, — то все это происходило не потому, что таков был идеал императоров, а по той причине, что этим путем легче всего было сохранить государственный механизм в рабочем состоянии и предотвратить окончательный крах империи. Но этой цели можно было достичь только в том случае, если армия служила надежной опорой, и императоры полагали, что своими действиями они обязательно обеспечат себе ее поддержку.

Но если вовсе не честолюбие императоров повергало государство все глубже в пучину несчастья, грозя разрушить жизненный нерв империи, что же тогда явилось настоящей причиной, побуждавшей солдат все снова и снова менять императора, убивая того, кого они еще совсем недавно поднимали на победный щит, и сражаться со своими братьями с такой яростью, какая вряд ли еще когда-либо встречалась в истории человечества? Что заставляло солдат идти по этому гибельному пути, может быть, их обуял «массовый психоз»? Но разве не было бы по меньшей мере странно, что душевный недуг такого рода продлился более полувека?

Обычное толкование этого явления современной наукой сводится к тому, что бурные события III в. были сопутствующими явлениями естественного и неотвратимого процесса превращения Римской империи в абсолютную монархию. Кризис, согласно этому толкованию, имел политическую природу; он был вызван стремлением императоров политически нейтрализовать сенат и превратить диархию Августа в чистую монархию; в ходе борьбы за достижение этой цели императоры стали опираться на армию, развратили ее и допустили ту анархию в империи, которая привела к утверждению восточной деспотии в IV в.

Мы попытались показать, что такое объяснение не может выдержать испытания фактами. Сенат как таковой к началу периода просвещенной монархии не имел никакого политического значения. Его общественный престиж был высок, ведь он представлял образованные, состоятельные слои общества, но доля его непосредственного политического участия в государственных делах была ничтожна. Чтобы перейти к автократической системе правления, ни в коей мере не требовалось переходного периода разрушения и анархии. Монархию на самом деле учредили Антонины, не пролив при этом ни капли крови. В III в. в Римской империи действительно велась борьба, но противниками в этой борьбе, противостоящими друг другу, были вовсе не император и сенат.

Таким образом, теория, согласно которой между императорами и сенатом в III в. велась кровопролитная борьба, должна быть отвергнута как не подтверждаемая фактами. Несмотря на то что превращение принципата в военную монархию происходило вопреки воле сената и ни в коей мере не было созвучно его чаяниям, сенат, как политическая сила, был не в состоянии противостоять императорам. Учитывая это обстоятельство, ведущие исследователи попытались объяснить кризис по-другому, исходя, однако, также из политических причин. По мнению этих ученых, кризис III в. возник не столько из-за активной оппозиции сената, сколько из-за отношений между императором и армией. Новая армия второй половины II в. не была больше войском римских граждан, которое набиралось в Италии и романизированных провинциях. Она складывалась на базе особых элементов: это были почти или совсем не романизированные жители провинций и представители воинственных племен, набранные по ту сторону границы. Как только это войско (по окончании периода правления Антонинов) испытало свою силу и начало привыкать к лести и подкупам, будучи уже избалованным и развращенным подарками императоров, оно, разумеется, почувствовало себя хозяином положения и стало диктовать императорам свои условия. Эти условия носили отчасти чисто материальный характер, а отчасти были политического свойства; так, речь шла, к примеру, о том, чтобы привилегии, которыми пользовались господствующие классы, были распространены и на простых солдат. Так как императорам не удавалось подвести под свою власть ту законодательную или религиозную основу, которая воспринималась бы массами или армией как естественная и очевидная, то стало складываться явное впечатление, что они правят милостью армии; каждое войсковое подразделение выбирало своего императора и рассматривало его как орудие для исполнения своих желаний.[306]

Эта теория, которую я, надеюсь, правильно сформулировал, больше подтверждается фактами и в значительной мере совпадает и с моими собственными убеждениями, изложенными в этой книге. Я показал, как римские императоры отчаянно пытались найти способ узаконить свою власть. Такие властители, как Веспасиан и в первую очередь Домициан, со всей ясностью осознавали, что принцип династического наследования, в основе которого лежит восточная идея о божественности императорской власти и, как следствие этого, апофеоз живого императора, был для народа гораздо понятнее, чем утонченная, сложная теория принципата, первоначально сформулированная Августом, а затем поддержанная большинством его преемников, в особенности Антонинами. Между тем упрощение, которое Домициан сделал своей целью, было неприемлемо для правящих классов Римской империи, ведь оно означало полное отрицание любовно взлелеянной и заботливо поддерживаемой идеи свободы. Вот почему эти классы вели столь упорную борьбу против преобразования принципата в неприкрытую наследственную монархию, и в этой борьбе войско римских граждан, которое в основном еще разделяло их интересы, если и не было их союзником, то по крайней мере не было и противником. В результате между императорской властью, с одной стороны, и образованными слоями населения империи и их представителем сенатом — с другой, был достигнут компромисс, нашедший свое воплощение в правлении Антонинов. Когда в конце II в. по Р. X. началась варваризация армии, то эта последняя лишилась способности воспринимать утонченную теорию принципата. Армия готова была смириться с учрежденной Септимием Севером наследственной монархией, и оппозиция, которую образованные круги общества пытались противопоставить этому нововведению, без труда была подавлена императором с помощью все той же армии. До этого пункта я полностью согласен с авторами изложенной выше теории.