Инструментом подавления и вымогательств были солдаты, что соответствовало повседневной практике управления в III в. Они внушали населению истинный ужас и использовались часто и для самых разнообразных целей. Чуть позже, в 242 г. по Р. X., некий stationarius получил от центуриона задание найти наследников какого-то несчастного dekaprotos' а, взять их под стражу и переслать к нему;[295] этот dekaprotos нес ответственность за поступление доходов от одного имперекого владения, и его отсутствие срывало выполнение задания εμβολή, отправление зерна в Александрию (и Рим) или поставку его египетским оккупационным войскам. То, что солдаты получили приказ арестовать декуриона и препроводить его к высшим военным чиновникам, в III–IV вв. в Египте было делом обыкновенным.[296] В корреспонденции Геронина, о которой мы сейчас будем говорить, солдаты играют немалую роль. Если какой-то магнат, на службе у которых находился Героини, не находил другого средства, чтобы добиться от строптивого φροντιστής (управляющего) или другого подданного исполнения своих приказов, он тут же прибегал к угрозе послать к нему солдат. «Сделайте это немедленно, — говорит Алипий, — иначе вас вынудят сделать это с помощью солдата». «Не будь небрежен при исполнении этого поручения, иначе против них (т. е. тех, кто не выплатил долги по налогам. — Μ. Р.) будет направлен солдат», — и далее он же продолжает: «К вам уже давно нужно было направить солдата, но я его пока задержал». Мы видим, что означало отправление солдата для жителей деревни. Солдатня в Египте на самом деле была теперь хозяином положения. В спорах между собой сельские жители и землевладельцы обращались теперь не к местным властям, а к всемогущему центуриону.[297]

Не приходится удивляться, что в таких условиях всеобщая безопасность в Египте оставляла желать лучшего и страну одолевали банды разбойников. Люди, пустившиеся в бега — «анахореты», как их тоща называли, — вынуждены были обратиться к разбойничьему ремеслу, чтобы не умереть с голоду. Поэтому в материалах, отражающих III в., часто упоминаются люди, которым деревни поручали ловить разбойников, — так называемые λτστοπιασταί. Как и следовало ожидать, услуга такого рода относилась к литургиям, поэтому особого результата от нее не было. И наверное, тот факт, что в хрестоматии Вилькена все документы, касающиеся поимки воров, относятся к III или IV в., нельзя назвать чистой случайностью. Для условий того времени также характерно то, что регулярная полиция была не в состоянии в одиночку справиться с бандами разбойников, она нуждалась во вспомогательных силах такого рода. Один из документов в этой связи особенно примечателен. Стратег пишет: «Названным ниже поимщикам воров (λτστοπιασταί) поручено примкнуть к деревенской полиции и приступить к поиску преступников. Если они не подчинятся этому приказу, заковать их в оковы и препроводить к его высочеству господину префекту». Пятеро мужчин, перечисленных в списке, были местными жителями, определенно никак не обладавшими опытом поиска и поимки разбойников. А сколь велико было число бездомных, разыскиваемых властями, показывает документ времен Гордиана, где штатный начальник деревенской полиции (άρχέφοδος) под присягой заверяет обоих верховных полицейских чиновников своего округа (είρηνάρχαι) — речь идет о новой литургической службе, которая была учреждена в Египте и Мал ой. Азии одновременно с другими муниципальными службами, — что четверо человек из деревни в соседнем округе Гермополя, разыскиваемые властями, не скрываются в его деревне.[298]

Больше всего от системы реквизиций и принудительной ответственности страдали, разумеется, состоятельные люди, исключая самых богатых, а также граждане более-менее порядочные. Эти люди теряли свое состояние, деградировали и затем бежали; по всей стране распространились бездомные, которые скрывались от властей.[299] В лучшем положении находились люди богатые и бессовестные, обладавшие хитростью и необходимыми средствами, чтобы подкупать чиновников и выгодно использовать несчастье менее состоятельных и более честных сограждан своего сословия во имя собственного обогащения. Поэтому неудивительно, что вновь стали процветать крупные поместья и что были созданы новые ούσίαι. Объем конфискованной земельной собственности увеличивался день ото дня. Города изнемогали от обилия земельных участков, за которые они обязаны были нести ответственность. Конфискованные земли находились по большей части вне зоны паводка и требовали кропотливого ухода.[300] То же относилось и к земельным наделам, принадлежащим к категории γή ούσια«ή, т. е. к владениям императора, для которых государство стремилось найти подходящих арендаторов. Как государство, так и города предпринимали различные меры, чтобы уберечь заброшенные земли от окончательного запустения. В ход вновь был пущен старый метод — продавать эти участки по символической цене солдатам и ветеранам. Некоторые ветераны согласились попытать счастья, как, например, beneficiarius префекта в 246 г. и двое филадельфийских арендаторов из процитированного выше папируса из Висконсинского университета. Создается впечатление, что Филипп особенно был настроен на попытку с помощью продаж по символической цене восстановить благосостояние Египта и что его префект и его χαθολιχός (rationalis) издали на этот счет особое распоряжение. Опыт филадельфийских арендаторов не внушал, однако, особых надежд. С помощью επιβολή — так называлось присоединение неплодородных земельных угодий к плодородным — или же путем фальсификации и завышения замеров земли власти пытались принудить новых землевладельцев платить за большую площадь, чем те предполагали, и результатом в большинстве случаев оказывалось, по всей видимости, разорение новых владельцев.[301] И отнюдь не случайно то совпадение, что в том же 246 г. prytanis Оксиринха отправляется с посольством в Александрию, чтобы обжаловать επιβολή τού Ιερού αποτάκτου, т. е. добавочную долю государственной земли, «навязанную» округу, за которую землевладельцы округа, разумеется, были обязаны платить аренду.[302]