Кэдволладера картонную пачку.

Кэдволладер выронил сигарету и оставил её догорать на полу. Надорвал пачку сбоку, и на стол высыпалось с десяток крупных таблеток. Четыре штуки он тут же с плеском бросил в горлышко своей бутылки пива «33», и смесь немедленно вспенилась. Провозгласил тост за здоровье Джеймса:

– Пришла пора что-то менять!

Джеймс окликнул:

– Французик!

– C’est moi.

– По-английски умеешь?

Тот безучастно пожал плечами.

– Кажись, этот засранец собирается что-то нехорошее над собой учинить.

На этот раз Французик передёрнулся всем телом – руками, плечами, приподнялся на цыпочки и слегка поморщился.

– Почему бы нам да не снять себе пару девочек? – предложил Джеймс.

Кэдволладер наблюдал, как таблетки с шипением растворяются в пиве.

– Нельзя просто взять и окрасить всё силой воображения, чтобы это всё выглядело как нечто осмысленное.

– Значит, женская писечка для тебя уже смысла не имеет?

Французик развернул свой стул задом наперёд и уселся на него верхом, вытянув жилистые ноги и облокотив предплечья на спинку.

Кэдволладер поводил рукой над ногой, как бы наколдовывая недостающую часть:

– Вот единственное на этом свете из того, что я видел, что имеет хоть какой-то смысл.

– Неловко, конечно, тебе об этом сообщать, – отважился сказать Джеймс, – но это хуйня полная. Есть ребята, которым куда как хуже пришлось.

– Вот в том-то и штука, Французик. Все мы умрём, верно ведь, а? Ну так вот и пошёл-ка ты на хер. – Кэдволладер взболтал своё зелье и осушил бутылку несколькими глотками. Сел обратно и принялся чистить под ногтями заострённым концом открывалки. – Давай-ка к делу, займёмся стволом.

Старик не пошевелился.

– По-вашему, мне нужен ствол? Разве вам неизвестно, что я француз? Наша война проиграна.

– Есть только один счастливый конец, чувак. Если я не вынесу себе мозги вместе со всем этим миром впридачу, считайте меня ссыклом и пиздоболом.

– Ну тогда до скорого. – Джеймс медленно и, как он надеялся, с безобидным видом встал на ноги.

– Я никого не обидел. Так что не талдычьте мне про карму.

– Я и не талдычу.

– Вот и нефиг.

– Я даже и не знаю толком, что это за карма такая.

– Вот и не надо, тебе же лучше.

– Я тут пройтись собираюсь. Искупнусь, может быть. Так что если ты чего-нибудь тут в итоге с собой намутишь, некому будет о тебе позаботиться.

– Так вон Французик же здесь.

– Французику на тебя насрать, – сказал Джеймс и вернулся по тропинке посидеть на волнорезе.

Всего через пару минут белобрысый вышел за ним следом. Втиснув указательные пальцы обеих рук в узкое горлышко, он, ковыляя на костылях, смог унести с собой две болтающиеся в воздухе бутылки пива. Остановился. Повис на распорках, будто огородное пугало, большим пальцем брызгая каплями пива прямо Джеймсу в лицо:

– Как орденоносец «Пурпурного сердца» я могу какую угодну херню над тобой сотворить, и хер мне кто слово поперёк скажет.

– Ага, хер там плавал!

– Ты же не нападёшь на несчастного калеку.

– Ага, нихера подобного!

– Подержи-ка мои бутылки.

Он уронил левый костыль, сполз наземь, держась за правый, и уселся на песок, не дав тому упасть. Джеймс отдал ему одну бутылку, другую же придержал для себя.

– Мир тебе и любовь, дорогой ты мой соотечественник!

– Ну ладно. Мир и любовь так мир и любовь.

– У меня всё пошло наперекосяк.

– Да это всё фигня.

– Думаю, это можно принять за сочувствие.

– Нога-то болит?

– Я могу назвать тебя тупым долбоёбом за такие тупые долбоёбские вопросы, потому что хули ты мне сделаешь, я же калека! Таблеток не хочешь?

– Не, давай не сейчас.

– В каждом колёсике по тридцать миллиграмм кодеина.

– Я пару раз пробовал анашу курить… Чёрт возьми, да мне набухиваться пожёстче приходилось!

– У меня болит моя невидимая нога.

– Слушай, а мы сейчас вообще где?

– В Фантхьете. Или Муйне.

– Ни разу ещё таких лодок не видел.

– Это динги – шлюпки прогулочные. Настоящие лодки сейчас в море, на рыбалке.

– Выглядят как суповые тарелки.

– А ты вообще кто такой? Самоволочник, пропавший без вести или, может, дезертир?

– Да так, ушёл в самоволку.

– Я вот дезертир.

– Не, я-то всего лишь в самоволке. Во всяком случае, сам так думаю.

– Тридцать суток пройдёт, и ты уже дезертир.

– Маловато мне ещё до тридцати суток.

– У меня вот нога дезертировала. Ну я и последовал, так сказать, её примеру. Ампутировался прямо из госпиталя на базе «Чайна-бич».

– Что же, не зашло?

– Что именно? Вся эта улыбчивая солнечно-позитивная физиотерапия? Да ну её на хер! Мне больше по душе бухать, плакать и таблами закидываться.

– Да ладно, я и сам понимаю.

– Ага. Прости, солдат. Что-то меня на нытье зациклило.

– Так что, думаешь, тут Фантхьет?

– Ага. А может, и Муйне.

– И это, стало быть, реально самый знаменитый на свете блядюшник? Слыхал я, здесь дым стоит коромыслом.

– Стоял последние две недели. А с самого большого удара – никаких тебе коромысел. Враг восторжествовал над Французиком.

– Куда же всё делось?

– В основном народ разошёлся по своим частям или ещё куда, почём я знаю. Тебе-то в другую сторону надо.

– Ну типа да.

– Самый разгар боевых действий, а ты сачкуешь; это, парень, и есть самое натуральное дезертирство.

– Чего это ты всё пытаешься меня убедить, будто я дезертировал?

– Я, братишка, никого ни в чём не убеждаю, я так, философствую. Слушай, если бы по мне начали палить, я бы тоже свалил – так, погоди-ка, а ведь я так и сделал!

– Да я не поэтому дезертировал.

– А чего тогда?

– Надо было тут с дружбаном одним перевидеться.

– Это с кем же?

– Да с чуваком одним – лежит вроде как в Двенадцатом госпитале.

– Так ты отбился, чтобы с ним повидаться – или отбился, чтобы можно было этого не делать?

– Ага, смешно – аж плакать хочется. Как, ещё раз, тебя зовут?

– Кэдволладер.

– Ты, Кэдволладер, меня не беси. У меня вдвое больше ног, чтобы ими пинаться.

– А мне как тебя звать прикажешь?

– Джеймс.

– Не Джим?

– Никаких Джимов.

Они покончили с пивом и запустили бутылки в морские волны.

Джеймс пошёл вдоль пляжа среди кокосовых пальм; Кэдволладер последовал за ним большими трёхногими скачками, а Джеймс перевернул днищем книзу одну из странных круглых лодок – гигантских корзин шести-семи футов в поперечнике, сплетённых из тростника и дранки и обмазанных чем-то вроде лака, – и короткими перебежками героически поволок её к полосе прибоя. Поглазеть на борьбу сбежалась стайка голеньких ребятишек. Если в шалашах за пальмами и был кто-то взрослый, он не обозначил своего присутствия.

Джеймс остановился перевести дух; до воды ещё оставались многие ярды.