class="p1">– Где твоя мощная пушка?

Кэдволладер задрал рубашку. Приклад пистолета торчал из-под ремня.

– Если идёшь кататься со мной, то имей в виду – промокнуть может твой ствол. Потому что я, вероятно, нас утоплю.

– Ну-ка приподыми вон ту лодку.

Джеймс поднял край другой перевёрнутой шлюпки, а Кэдволладер завернул пистолет, сигареты и зажигалку в рубашку и запихал всё это под низ. Джеймс проделал то же самое со своей пачкой «Мальборо» и последним рывком столкнул судно в волны.

Стоя по грудь в мягкой зыби, Кэдволладер уложил костыли в лодку и вскарабкался на борт сам. На судне оказалось одно весло.

– Вперёд и с песней! – крикнул Кэдволладер, а Джеймс чуть было их не опрокинул. – Если попадём не в то течение, то никогда больше не увидим суши. Или тебе пофигу?

Джеймс попытался грести то по одну, то по другую сторону лодки. Он не знал, где встать, да и можно ли вообще устоять на этой шаткой полусфере.

– Чё-то не получается. Как они управляются с этими штуками?

– Дай-ка мне это весло. У меня были в роду моряки.

Ребятишки стояли на берегу и наблюдали, как лодку уносит в море. В кокосовой роще блеяли козы. Вскоре Джеймс уже не слышал ничего, кроме шума прибоя где-то за спиной. За берегом – роща, за рощей – шалаши из тростника и соломы. «Торчат, как спичечные головки», – подумал он.

– Мы заблудились в море! – воскликнул Кэдволладер. – У меня аж мозги плывут от такого глубокого символизма!

– Ты напоминаешь мне моего младшего брата.

– Почему, при чём он тут?

– Вот точно не скажу. Напоминаешь, и всё тут.

Она покачивались на волнах, а течение влекло их всё дальше от вьетнамских берегов.

– Ладно, Джеймс, ты ещё немного останешься?

– Может быть, не знаю.

– Могу с Французиком насчёт скидки побазарить.

– У меня есть деньги. Не нужны мне никакие скидки.

– Ну и странные у тебя взгляды.

– Да я просто говорю, что мне никакие поблажки не нужны.

– Ты на каком этапе службы?

– Недавно на второй срок заступил.

– Да ты вообще странный парень. В толк не возьму, как кому-то может в голову взбрести вписаться в это свинство по второму разу.

– Да нет тут никакой особой причины, – признался Джеймс. – Тебе-то недолго осталось?

– Не так уж и недолго.

– Сколько уже служишь?

– Восемь месяцев. Шесть месяцев и восемь дней, а потом меня ранило. Полсрока и восемь дней. Вот жопа!

– Такая же жопа – жрать дерьмо, если ты салага.

– Ага. Дерьмо жрать – это всегда жопа. Это изначально так задумано. – Кэдволладер привстал на единственной ноге, как цапля, качнулся вбок и рухнул в воду. Покуда калека, отдуваясь и отфыркиваясь, не вынырнул на поверхность, Джеймс оставался наедине с океаном.

– Эй, чувак!

– Ну чего «эй»-то?

– Давай обратно в лодку.

– Зачем?

– Ну хотя бы оставайся на месте.

– Я и так на месте. Это ты движешься.

– Не могу я грести этой хреновиной. Давай, я тебя чуть не потерял.

– Да ладно?

– Кэдволладер! Кэдволладер!

– Адьос, пидриньо!

– Тут до берега целая миля!

Кэдволладер уже плыл на спине в ста футах от лодки.

– Кэдволладер!

Джеймс грёб изо всех сил, но не знал, как это правильно делается. Теперь парень показывался лишь на короткое время, когда ненадолго спадала зыбь. Кэдволладер по-прежнему плыл на спине, глядя вверх и отталкиваясь ногой.

– Ты плывёшь в нужную сторону! – закричал Джеймс, но Кэдволладер то ли не услышал, то ли плевать хотел на его крик. Джеймсу показалось, будто они приближаются друг к другу, и это его воодушевило. Похоже, весло работало лучше, если орудовать им на корме, водя туда-сюда, как рыбьим хвостом. Калека подплыл поближе, и Джеймс схватил его за руку, но тот отмахнулся. Джеймс вцепился ему в волосы. Кэдволладер взвыл и уцепился за борт. У Джеймса не хватило сил втащить его в лодку. Дыхания не оставалось даже на то, чтобы обматерить попутчика. Грудь вздымалась, а рот наполнил медянистый вкус утомления.

Кэдволладер брыкнулся, перевернулся и поплыл кролем к берегу. Джеймс погрёб следом. Течение теперь, кажется, было на его стороне.

Утлое судёнышко царапнуло килем дно и закрутилось в волнах прибоя. Джеймс вылез и выволок лодку на берег.

Кэдволладер лежал на спине в сотне ярдов от него. Джеймс побрёл к нему, таща в каждой руке по костылю и оставляя за собой на песке две борозды. Тем временем волны вернули лодку себе во владение. Она подскакивала среди барашков и, похоже, направлялась в открытое море.

– Да ты просто ёбнутый, парень. У тебя в башке просто всё сикось-накось.

– Ясен пень.

– С меня хватит, парень. Давай сюда мои палки.

Джеймс зашвырнул каждый из костылей как можно дальше от Кэдволладера:

– На, держи свои чёртовы палки!

Сам же он поплёлся к тому месту, где они закопали свои пожитки, извлёк их на свет и рассмотрел пистолет Кэдволладера – браунинг модели «хай-пауэр».

– Эй, – окликнул он. – Это ведь офицерский ствол. Ты чё, офицер?

Кэдволладер горестно полз по песчаным дюнам, как какой-нибудь киношный мореплаватель, потерпевший крушение у берегов Сахары.

– Так ты чё, офицер?

– Я гражданский! Я – дезертир!

Он подтащился к ногам Джеймса. Джеймс разрядил магазин браунинга, до отказа оттянул кожух-затвор, чтобы в механической части не осталось ни одной пули, и сказал:

– Теперь можешь играться, сколько влезет.

– А хуй тебе! У меня патронов до жопы!

– Ну пользуйся тогда, а ружбайку я твою забираю.

– Э, отдай мне мою пукалку!

– Обломись, а то ещё застрелишься.

– Ты решил украсть мою пушку!

– Похоже на то.

– Да иди ты в жопу, уёбок! Это же мой билет до рая!

Оба прикурили от Кэдволладеровой зажигалки «Зиппо», и Джеймс сказал:

– Мне пора.

Развернулся и направился прочь.

– Стоять! Это приказ. Я так-то лейтенант, чувак.

– Не на моей войне, – бросил Джеймс через плечо.

Пока он протискивался через щель в волнорезе, сзади слышался крик лейтенанта Кэдволладера:

– Убей за меня гука, чувак!

Джеймс поймал попутный джип с двумя ребятами из Двадцать пятой дивизии – они ехали из центра Сайгона за город на главную базу. Его высадили прямо перед входом в Двенадцатый эвакуационный госпиталь, окутанный дымкой ржавой пыли, и он, не говоря никому ни слова, вошёл внутрь и мгновенно заблудился среди палат, объятых болезненной тишиной и пропитанных медицинской вонью. С утра он выпил много пива, а теперь ощущал раздражение и душевную пустоту. Сперва его направили в палату Ц-3, потом перенаправили в Ц-4, а медсестра из палаты Ц-4 предположила, что ему надо то ли в пятую, то ли в шестую, и вот наконец