– Теперь помню.

Саранцев опустил пистолет. В какой-то момент он обмяк и стал похож на куклу с обрезанными веревочками. Сутки напряжения, страха, ожиданий ослабили его мышцы, и они потеряли свою упругость.

– Так ты жив?

– Рано Ефимов меня похоронил. Пора гробовщику ответить за своих покойничков. Я хочу получить шкуру Ефимова. Он должен сменить меня на нарах.

Саранцев с удивлением посмотрел на беглеца.

– Шутишь? Ему вот-вот медаль дадут или орден, а ты на него статью готовишь. У Ефимова лохматая лапа в министерстве. Ему все с рук сходит. Мужик совсем озверел.

Белый достал из кармана пухлый пакет, сложенный вдвое.

– Здесь ксерокопия признания одного старого сообщника Ефимова.

Если надо, то он выступит в суде. Теперь твоя очередь. Хочешь получить дочь, пиши донос на Ефимова. Сложи бумаги вместе и неси в министерство. – Саранцев покачал головой.

– Нет, приятель, ничего из твоей затеи не выйдет. Если я напишу донос, Ефимов утащит меня с собой или меня уберут с дороги. Твои бумаги тоже не помогут. Это называется «клевета», а не доказательство. Ефимов не постовой и не участковый. Он на доске почета района висит. Любое дело против него – это камень в стену, который тут же отскочит. Но даже если принять на веру невозможное и запереть Ефимова за колючкой в спецколонии, то что? Он там самым авторитетным зеком будет. Ефимов нигде не пропадет. Ты завтра в газеты загляни.

Я знаю, чем он сегодня занят. Национальный герой, беспощадный борец с преступностью! О чем ты говоришь, Белый?! Не ты один на него зуб имеешь, но воевать с ним бесполезно, а учить поздно.

– Я знаю одно: Ефимов – убийца и он должен ответить за это.

– Ради Бога, убей его и расквитайся. Другого выхода я не вижу.

Конвертик твой я, конечно, подброшу кому надо, но сам писать ничего не буду – бессмысленно. Все знают, что оба мы кандидаты в одно кресло. Любая моя попытка очернить Ефимова будет расцениваться как дешевый способ обойти конкурента. Не на того ты вышел.

Белый молча достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

Через некоторое время он услышал взволнованный голос Чижа.

– Привет, партнер. Тут папочка хочет услышать голос дочки. – Секунда замешательства, и произошло непредвиденное: рыдания девушки слышали прохожие на Щелковском шоссе.

– Папочка! Миленький, заплати им сколько скажут. Они убьют меня…

Скрип в трубке и короткие гудки. Белый ничего не понял. Пришло время его растерянности. Однако выкрик дочери вызвал у Саранцева только улыбку.

– Артистка. Я вижу, что с ней все в порядке. Отпусти ее, Белый. Девчонке учиться надо.

Он взял из рук водителя конверт и оставил свою визитную карточку.

– Звони мне домой. Проконсультировать я тебя могу, но на большее не рассчитывай.

Саранцев вышел из машины и направился в сторону метро. Встреча оставила хороший след. Он успокоился и даже повеселел. Впервые за многие годы появился человек, который хотел свалить Ефимова. Единомышленник. В одиночку Саранцев и не помышлял об этом, но теперь у него появился подручный, которого можно использовать как орудие. Белый жаждал мести. Он одержим своей идеей, а значит, готов идти на риск. Самоубийца!

* * *

Чиж понял, что девчонку можно отпускать. Она свою роль сыграла.

– Кажется, все. Мы можем с тобой попрощаться, Оля Саранцева. Да здравствует свобода.

– А я и была свободна. Просто ты узаконил мою ночную гулянку. Я очень хорошо погуляла, пока мои предки думали, что я, бедненькая, страдаю в когтях страшных разбойников. Ну и как я сыграла страдающую заложницу?

– Нет слов. Прямо-таки Доронина! Только зря старалась. За тебя никто выкуп не просил. Прощай!

Чиж поднялся с деревянного ящика и направился к двери.

– Эй, погоди! – Девушка нагнала его на улице. – Это как понимать? Я что, выкупа не стою?

– Может, и стоишь. Ты предложи провернуть эту аферу своему дружку, с которым ночь провела, а я не по этой части.

Ольга остановилась.

– Ух ты! Эй, погоди! Это как понимать? Сцена ревности? Побледневший Отелло?

Чиж молча шел к машине.

– Да я по твоим глазам вижу, что ты ревнуешь.

– У тебя мания величия.

Чиж сел за руль и включил двигатель.

– Эй, террорист. Ты меня до метро подбрось. Я уже ночью здесь гуляла, хватит. Ноги промокают.

– Садись.

Машина тронулась с места.

– Как тебя зовут-то, похититель малолеток?

– Андрей.

– Всего-то! Оплошал. А я думала, Робин Гуд.

– Я не страдаю манией величия. Все в серых тонах и никаких фейерверков. Ну вот и метро. Тебе в подземку, а мне сигарет купить надо.

Оля показала на киоск по другую сторону улицы.

– Туда иди. Ты «Приму» куришь, там явская продается. Киоск от фабрики. Мой дружок только туда ходит.

Они вышли из машины. Чиж даже «до свидания» не сказал, а перемахнул через парапет и побежал к фабричному киоску. Оля вновь открыла дверцу, перебралась на заднее сиденье, улеглась на полу и прикрылась чехлом.

* * *

Сычев в сопровождении своего молодого спутника прибыл к следователю по особо важным делам Комарову. Старый друг Сычева, один из руководителей московской прокуратуры, Бородин Федор Яковлевич постарался сделать все, чтобы помочь другу. Ему удалось убедить коллегию принять дело восьмилетней давности к пересмотру, но без регистрации, а на приоритетных началах. Такие случаи бывали в практике, но к ним относились скептически, без энтузиазма и считали пустой тратой времени.

Комаров только что вышел из отпуска и выглядел крепким, загорелым парнем с доброжелательным лицом. Судя по всему, он увлекался горными лыжами, решил Сычев, где еще можно получить ровный загар в начале весны.

– Прошу вас садиться, уважаемые коллеги. Меня зовут Рудольф Михайлович Комаров. О вас я все знаю, можете не представляться.

Посетители скромно устроились за дальним концом стола заседаний.

– Я хочу сразу высказать свое мнение по данному делу, чтобы между нами не возникало недоразумений в дальнейшем. Конечно, сейчас мы вправе выносить определение в адрес тех, кто не способен дать нам сдачи. Мы всегда валим все на своих предшественников. Любое экспертное мнение с нашей стороны будет казаться правильным. Мы это уже проходили.

– Можно по существу, – хмуро сказал Сычев.

– Пожалуйста. Все ошибки налицо. Я сравнил следственный материал с судебным протоколом. Тут очевидна подмена. На суде и словом не обмолвились о наркотиках, которые нашли в квартирах убийцы и убитого. Эти документы были изъяты и вложены на место, когда дело ушло в архив. Далее. Что тут говорить, человек давал показания и делал признания под давлением. Давайте разберемся в том, чего мы хотим добиться спустя восемь лет. Реабилитации? Кому она нужна?