— Пусть никогда больше не случается вызовов смерти. Несчастные случаи и преступления неизбежны, но пусть ни над одним из нашей братии не нависнет это. Пусть, если уж вызов произойдет, ты будешь рядом, чтобы я смог на него убежать с тобой. Ирис, от одной только мысли, только от краешка ее, что вдруг не смогу тебя защитить там… с ума схожу.

Я обняла Юргена, чуть намочив футболку влажной рукой, прижалась щекой к щеке и ничего не сказала. В сердце царила уверенность, что судьба так нас предать не может. Что не отнимет внезапно жизнь у него или меня, как не разделит смертью и Катарину с Робертом — потому что это верх несправедливости. И ее просто не может быть, потому что не может быть никогда. Счастье будет долгим, на годы, на жизнь до конца. В любви и понимании, тревогами и волнениями, может, и с ссорами и трудностями, с разными чувствами. Только без чувства утраты, потери близкого. Хватит. Каждый из нас уже пережил свое горе. Теперь есть место только любви.

До конца года не случалось ничего из ряда вон выходящего, да и каждый из нас был готов к обстоятельствам, когда нужно будет кидать все и мчаться на помощь. Служба службой, все пограничники бегали на вызовы, а я еще дважды попадала на прошлое. Работа работой — я подгадывала смены под смены в больнице, чтобы больше совпадало выходных с Юргеном и Ирина шла мне в этом на встречу. Юля Вереска я больше не видела, но Август обещал, что он обязательно появится в Сольцбурге, когда настанет январь. Катарина с головой окунулась в учебу, решив никогда не возвращаться к работе «на побегушках», а вернуться к языкам, и ухнула в личную жизнь — вся оттаяла, отогрелась, оставив при себе только нескромный язык, и растеряв колючки.

А Герману пришлось свою жизнь менять почти кардинально. Он сдался, смирился и согласился на помощь. Спасибо тому вечеру, когда Юль всем нам напрямую показал существование настоящей привязанности друг к другу, что парня не терзали сомнения — не из жалости к нему каждый хочет помочь. А потому что он нам нужен, он наш друг, и нет никаких «неудобно» между друзьями. Герман остался жить в общежитии, насовсем оставив Яблоневый и свою работу сторожем. Мы отдали ему «подъемные» на первое время — все деньги, что родители Юргена подарили нам на свадьбу и на день рождения. Мы еще заработаем, а ему нужнее. Роберт, прогнав его через тест и недельную стажировку с сотрудником, обещал после новогодних праздников устроить аналитиком в архиве и запрятать в самый глухой и одинокий кабинет-кладовку для работы с бумагами. Для Германа — идеальные условия с его нелюбовью к многолюдности. Здоровье он тоже поправил — голова стала болеть меньше, и я думаю, что все по той же банальной причине как смена места жилья. Он перестал обитать в холоде и сырости, стал нормально питаться, нормально спать, одеваться по погоде, и необходимость перемещаться по городу перестала восприниматься болезненно.

Мы часто собирались — то у кого-то в гостях, то в уютных кафе, где можно уединиться компанией. Собирались то вчетвером, то вместе с Робертом, и он вписывался в ближний круг прекрасно, не смотря на то, что не был нам ни ровесником, ни товарищем по пограничной службе. Катарина немного подкалывала Германа, особенно когда тот стал лучше выглядеть, что обязательно отыщет ему девушку. Нечего в холостяках гулять, женщина, это счастье. А между собой мы с подругой решили, что весной продадим наши комнаты и, на что хватит суммы, «застолбим» Германа в Сольцбурге по нормальному, пусть купит однушку или студию. Будет куда привезти свою избранницу, когда с той сведет судьба.

Роберт и Катарина расписались двадцать девятого декабря — она выбрала эту дату, потому что шесть лет назад он увидел ее и подошел в отделении именно в этот день. И для Катарины виделся в этом свой символизм. Роберт, о том, что на самом деле узнал о ее существовании еще раньше, так и не сказал. Не признался, что был ее пограничником. Я в этом уверена, потому что иначе бы Катарина не смогла скрыть — она наверняка бы орала от эмоций и трясла меня за воротник, если бы хоть намек о таком завихрении судьбы мелькнул в ее знании. Может быть, Роберт ей когда-нибудь и скажет.

Я виделась с Сержиком и Цезарем, когда нарочно заехала вечером в их двор и нашла в дупле записку: «Прилетай! В шесть мы тебя будем ждать каждый день! С и Ц». И я дождалась шести, погуляв по кварталу, пока не увидела двух закадычных друзей, топающих с другого двора вместе. Сержик был в восторге, что может предъявить меня настоящую другу, а Цезарь — белобрысый мальчишка с ресницами, как у альбиноса, скептически меня разглядывал и жевал нижнюю губу с полминуты, прежде чем сказать: «Одежда необычная. И красивая». А потом случилось самое удивительное. Нарисовалась мать Сержика, прикрикнула: «Домой!» и «На что это вы пялитесь? С кем разговариваете?», отчего у Цезаря округлились глаза и он обалдело смотрел на женщину, которая в упор не видела меня. Да я и сама была удивлена не меньше! Волшебство есть волшебство и «слепота» к нему некоторых людей — доказана.

За эти недели, последние в году, ходов стало меньше — безлюдные заброшки менялись вместе со сбоями, «оживали» как и люди. Но это не страшно — ходов меньше, а Катарина собиралась практиковать навык превращения любого помещения без человека в нем в эту минуту в ход. То есть, где бы вызов ни застал, беги хоть к газетному киоску на перерыве или в магазин к служебной двери в подсобку, раз, миг, и его будет достаточно, чтобы успеть проскочить из пространства в пространство. Катарина мало того, что за собой стала чувствовать эту силу, но еще и намекала на всех пограничников, если чуть подделать по другому проводники-блокноты.

Город расцветал. Выпало много снега. К первому января все украсили, люди ходили возбужденные праздником, у детей каникулы, у большинства — новогодние отгулы. Улицы, площади, мероприятия, — весь Сольцбург бурлил жизнью и с утра до позднего часа кипел движением, прогулками, посиделками допоздна, ярмарками, музыкой и фейерверком на набережной каждый вечер в десять часов.

Второго января, утром, мы с Юргеном ехали за город на кладбище. Я хотела побывать в годовщину на могилке сына. А если смогу, то навестить на более дальнем участке и могилы дедушки и родителей. Погода была солнечной снежной и теплой — я все так и ходила в осеннем, не замерзая в пальто и с шарфом вместо шапки. Даже перчатки сняла и спрятала в сумку, пока шла с Юргеном по дорогам и тропинкам пустырного лабиринта без деревьев, в сплошных оградках, и он держал меня за руку.

Когда нашли участок, он осторожно шагнул внутрь и расчистил вступающую вверх плиту надгробия. Василька не похоронили рядом с семейным участком. Так получилось, — я не могла этим вовремя заняться, а сестра взяла на себя только организацию захоронения погибших родителей, открестившись от племянника. Александра Витальевна связывалась и с Лилей, и с Петером, но в итоге пятого числа маленький гробик опускали в землю при трех «чужих» людях — Юргене, его матери и отце, который смог приехать на прощание, не смотря на загруженность в больнице. Я этого тогда не знала. Ничего не знала. Думала, что моего малыша, которого я не смогла увидеть, упокоили казенные руки на неизвестном кладбище… а было все так. И даже надгробие с выгравированным голубком поставили.