Если бы не тот факт, что за рулем был Роберт, я бы насторожилась от смены пейзажа и его мрачности. Путь уводил в зловещее и безлюдное.

Мы съехали с основной дороги, едва пересекли мост, покинули Сольцбург, и двигались по грунтовке. В городе первый снег только выпал, как стаял к вечеру, а тут еще держался — из-за него, его тоненькой белой подсветки хорошо читались контуры поля, дальних рощиц и совсем далеких холмов. По ощущениям казалось, что мы из света, шума и многолюдности уезжаем в заброшенную глухомань, и ведь не просто уезжаем, а по пограничному делу. Не на пикник, не на посиделки у костра и любование созвездиями.

Еще завернули — почти на тропинку, неширокую дорожку без колеи. Если бы не открытое пространство и мерзлая земля, машина в непогоду здесь не проехала бы.

— Только не говорите, что мы премся в усадьбу Люнтбертов…

Глухо произнес Герман. А Роберт только кивнул. Бросил на нас троих взгляд через зеркало заднего вида, потом снова стал смотреть на дорогу.

— А что там? Я слышала название, но ничего точно вспомнить не могу.

— Развалины. Усадьбе двести лет, и ее сравняли с землей в годы черных пик.

Да, все, что осталось — почти сравненная с землей стена внешнего ограждения и неровности камней внутри территории. Темнота здесь была плотная, только фары автомобиля выхватывали куски, и в итоге остановились у бывшего широкого крыльца с одной ступеней. Мы вышли, и под ногами, под снежком, я почувствовала тоже не землю, а твердые плиты площадки. Ветра не было, холод вне города терпим, но все равно я зябко поежилась. В машине пригрелась, долго сидела без движения.

— Юль Вереск должен быть там, — Роберт взмахнул ладонью, — в той пристройке, единственной, у которой сохранились стены.

— Жуть какая. Этого страшилу хоть кто-нибудь видел, кроме Ирис?

— Нет, похоже, — ответил за всех Герман, выждав и не увидев реакции. — Нам туда?

Но решимость, с которой мы преодолели относительно короткое расстояние, таяла с каждым шагом. Все почувствовали, что мы приближаемся не к обычному домику, а ко входу — почти как в наших вызовах, но только с большой буквы. Ко Входу. Эта аура безлюдности была так сильна, что сшибала даже за пределами порога — никогда прежде я не знала, что способна так ярко ощущать подобное место. Да я, как обычный пограничник, с такими местами и не сталкивалась — это уже не наш уровень, это уже та опасность, с которой работают наследники, чтобы «глупыши» не залетели.

— Я туда не пойду, — спасовал первым Герман и встал на месте. — Ни за что не пойду!

Остановились и мы.

— За что-то пойдешь. И все пойдут.

Я узнала голос Юля. Еще не увидела, в такой темноте его неподвижную фигуру на фоне очертания постройки и не увидеть, пока не пошевелится. А через секунду он уже и шагнул на встречу.

— Здравствуй, Шелест. И все остальные.

— Вежливый ты, прям слов нет.

— Иди дорогу прокладывай, умничка. Девочки вперед, мальчики потом. Еще три шажка. Еще три шажка, и все поймешь!

— Да не бойся, Катарина, мы здесь потому, что это самая аномальная зона для нас — и наследников, и пограничников, и кого угодно, кто связан со способностями бегать на вызовы.

Это уже произнес Август, и я различила его в стороне — он оторвался от ствола близкого дерева, под которым стоял в еще более густой тени, чем все. Я знала Юля Вереска, знала, что опасности от него не исходит, и Августа Поле тоже, — оба наследника не какие-то внезапные злодеи, заманившие на расправу в глушь четырех наивных молодых людей. Роберт был с нами, но держался самым последним — он уже «выбыл» с пограничной службы и лишь сопровождал. Катарина обернулась на него — с вопросом, за поддержкой и чтобы убедиться — он рядом и в случае чего защитит. А вслух она спросила меня:

— Ирис, ты как?

— Я иду. Если надо, я иду.

— Конечно надо. Август уговорил, и я вас научу, но долго здесь находиться нельзя. Я уйду вы уйдете, и дальше сами, плавайте и пробуйте. Настоящее скучно и цель у меня другая.

Мне на спину легла рука Юргена. Не с жестом поддержки или одобрения, а жестко. Через пальто, через кофту, кожей и нервами я ощутила порыв и готовность. Его ладонь не останавливала меня, не запрещала рисковать, но решительно показывала — он идет следом. Вот так близко, чтобы защитить сразу, чтобы куда-то оттолкнуть и встать вместо меня.

Роберт сделал схожее — сравнялся с Катариной, очень тихо шепнул ей что-то, и та сделала нужные шаги к пристройке.

— Черт возьми… Ирис!

Возглас удивленный и звонкий. Он должен был рассеять тревогу наших мужчин, и поэтому я мягко отлепилась от руки Юргена, и шагнула к подруге.

И сразу ее поняла…

— Ты чуешь? Чуешь, или только меня сейчас так оторвет?!

— Да.

Катарина добавила гораздо тише, только для моих ушей:

— Мля, только давай не ревновать, ни ты, ни я. Походу реально место виновато. Я сейчас в экстаз впаду от этого электричества. Прынц твой, скотина, теплом сносит.

Ветер и шторм. От Юргена, било сильными порывами в спину, — горячим ветром, летним, нагретым именно солнцем и напитанным луговыми запахами пыльцы и соком травы. А от Роберта веяло воздухом грозовым, влажным, пахнущим именно тревогой, электричеством и морем.

— Герман, ну-ка, поближе встань!

Он Катарину послушался, сократил расстояние, хотя явно бы предпочел уйти не в сторону людей, а наоборот.

— Камни…

— Скалы, — согласилась подруга. — Закрой глаза и мы как будто стоим на границе — на каменном скальном обрыве между широкой нагретой долиной с ветром и кромкой моря внизу с приближающимся штормом.

— Какая гармония…

— О чем вы там шепчетесь?

— А чего мы друг друга не чуем? — Катарина отмахнулась от Германа и опять в полголоса спросила меня. — Я вот твоего пространства вообще никак не ощущаю.

— Может, исключение?

— А они нас так могут? Черт, я бы не рискнула, мне как-то стыдно. Представляешь, если от меня на самом деле помойкой понесет. Это тебе хорошо, цветочек ты наш, ирисом запахнешь.

— Трусиха.

— Идите дальше! — Громко произнес Юль, словно находился в потоке шума, а не в тишине пустынного места в нескольких шагах. — На пару метров к порогу будет достаточно!

Я сделала предположение, что мы с Катариной каждый раз заходили в какую-то зону, где обострялись собственные способности и одновременно с этим появлялась возможность дать их почувствовать другому. В первой линии я без напряжения «увидела» пространства ближнего круга — наших мужчин и Германа. А вот во втором уже Катарина охнула и сказала мне, что чувствует за порогом этой хибарки волны и потоки. И я чувствовала, и даже знала гораздо лучше — какой они высоты, то есть протяженности в будущее, и какой глубины — в прошлое. Будущее всегда было коротким, из-за вариативности событий, где нельзя просчитать все. Высота поднималась только по некоторым деталям, которые уже никак не могли свернуть не туда — например факт нашей с Юргеном свадьбы. А вот глубина — нырять и нырять. Пласты лет, дней и минут. И в них, как светящиеся рыбки, жили мгновения чьих-то фатальных ошибок на грани. Самые яркие — не очень давно, самые тусклые — на десятки лет. И как Юлю не страшно было впервые, да и потом тоже, шагнуть и пойти камнем ко дну? Вернее, в бездну?