— Просто я заядлый автолюбитель — у меня самого автомобиль этой же марки. Кстати, по возвращении он тоже будет вас встречать в аэропорту?

— Нет, такого уговора у нас не было. Я должен вернуться через два дня, а он свяжется со мной по телефону. Но где же ваш брат, в конце концов, полчаса уже прошли?

— Видимо, он задерживается, — пожал плечами чекист и спросил: — Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо. Может, мне зайти чуть позже — например, вечером?

— Вы что, торопитесь?

— Я хочу основательно поработать над рукописью. Пока шел к вам, мне в голову пришли кое-какие задумки.

— А ваш знакомый знает, что вы пишите книгу? — вновь свернул на прежнюю тему чекист.

— Конечно, я сам ему об этом сказал.

— А как вы с ним познакомились?

— Через моего брата — но зачем вам это? — в голосе профессора впервые за время разговора послышались недовольные нотки.

Стало понятно, что продолжение разговора на тему его знакомства с человеком, которого разыскивал КГБ, может спугнуть профессора. Однако и отпускать его никто не собирался — он попал в клетку, из которой мог выйти только в одном случае — если бы назвал имя того, кто его сюда послал. Отпускать его восвояси было нельзя, поскольку он обязательно рассказал бы по телефону об этой встрече «кроту» и тот сразу бы обо всем догадался. Не было надежды и на Матвея Шмарука, который категорически отказался участвовать в этом спектакле, поэтому его здесь и не было.

— Знаете, давайте я зайду к вам вечером, — взглянув на свои наручные часы, произнес профессор. — А вы передайте брату, чтобы он обязательно меня дождался. Надеюсь, вечером у него не будет никаких других дел?

И Киршман, взяв в руки папку, поднялся с дивана. Вместе с ним это сделал и чекист.

— Извините, Исаак Леонидович, но вы никуда отсюда не уйдете, — глядя в глаза гостю, произнес Думпис.

— В каком смысле? — удивился профессор.

— В прямом, — и чекист извлек на свет свое служебное удостоверение и показал его гостю. — Поэтому я советую вам вести себя благоразумно.

— Так вы из КГБ? — не скрывая своего удивления, произнес Киршман, и вновь опустился на диван. — А я-то удивлялся, почему вы так себе ведете? И что вам от меня надо — я ничего предосудительного не совершал?

— Мы и не хотим вас долго задерживать. Вы только расскажите нам о том человеке, который вас сюда послал.

— Для чего он вам?

— Мы хотим задать ему несколько вопросов.

— На предмет чего?

— На предмет его поведения.

— Он сделал что-то нехорошее?

— Вроде этого.

— Вы лжете.

— В каком смысле?

— В прямом — этот человек делает доброе дело. А вот вы…

— Исаак Леонидович, остановитесь — я сотрудник Комитета государственной безопасности, — твердым голосом заявил чекист. — Я стою на страже наших государственных интересов, а вот ваш знакомый им вредит. Поэтому расскажите нам о нем и возвращайтесь к себе домой. Вы же советский человек, именитый ученый.

— Вы что не понимаете, что толкаете меня на подлость? — продолжал упорствовать профессор. — Вы предлагаете мне совершить предательство — назвать вам того, кто мне доверился? Как порядочный советский человек я не могу этого сделать.

— Но мы ничего плохого ему не сделаем — проведем лишь профилактическую беседу.

— Вы опять держите меня за дурака, — не сдавался профессор. — Если бы вы хотели ему хорошего, вы бы не разыграли сейчас этот спектакль. Я вам ничего не скажу.

— Тогда мы сейчас проедем в Комитет и допросим вас официально, — сообщил профессору порядок своих дальнейших действий чекист. — И уж тогда, если вы будете упорствовать, пеняйте на себя — вашей научной карьере будет нанесен существенный урон.

— Бог с ним с карьерой, главное для меня — моя совесть, — обреченно ответил Киршман.

Чекист позвал в гостиную своих коллег и спустя несколько минут они вывели профессора из квартиры, забрав у него его папку. Лифта в доме не было, поэтому они спускались по лестнице. Шагая по ступеням, Киршман мучительно размышлял о том, что будет, когда он окажется в стенах местного Комитета госбезопасности. Он никогда не считал себя сильным духом человеком, каким был его брат. И в нем не было уверенности, что во время изнурительных допросов он не сломается — не раскроет перед чекистами инкогнито того человека, который его сюда послал. А это означало, что окончательное решение о своей судьбе Киршман должен был принять прямо сейчас, пока они не сели в автомобиль. «А как же моя книга? — пронзила сознание профессора неожиданная мысль. — Кто ее закончит без меня? Впрочем, какое значение теперь это имеет? И вообще, зачем мне нужна будет моя книга, если меня заставят совершить предательство? Смогу ли я потом ужиться со своей совестью? Нет, уж лучше сделать это прямо сейчас».

Едва эта мысль пришла ему в голову, Киршман распрямил свою сутулую спину и, резко оттолкнув от себя чекиста, который шел рядом с ним со стороны перил, выбросил свое тело в лестничный проем. В последнее мгновение Думпис в каком-то невероятном прыжке успел схватить профессора за рукав его пиджака и встретился взглядом с самоубийцей. И он увидел в нем такое спокойствие, что ужаснулся.

— И все-таки он был прав, — произнес Киршман, глядя в глаза чекисту.

— Кто он, кто? — закричал Думпис.

В этот миг рукав пиджака выскользнул из его пальцев, и тело профессора полетело вниз. Еще мгновение — и раздался глухой стук, от которого у всех, кто его слышал, по спине пробежали мурашки. Чекисты перегнулись через перила и увидели внизу распростертое тело профессора, под головой которого медленно расползалось большое кровавое пятно.

Вот уже около двух часов Алексей Игнатов сидел в отдельном кабинете и скрупулезно «шерстил» учетные карточки всех игроков московских регбийных команд. Несмотря на то, что команд было всего лишь шесть, однако карточек надо было просмотреть более сотни, поскольку в этот список вошли игроки за разные годы. В нескольких случаях Игнатову показалось, что он уже нашел человека, которого искал, но затем, внимательно приглядевшись к фотографиям, размеры и качество которых были далеки от идеальных, он понял, что ошибся — это был не его регбист. У одного нос, хоть и был перебит, но оказался скошенным в другую сторону, у другого уши были слишком оттопырены и нос не перебит, а вдавлен. Короче, после двух часов непрерывных поисков, Игнатов решил передохнуть. А чтобы не терять времени даром, потянулся к телефонному аппарату, который стоял на подоконнике рядом со столом, где он сидел. Ему захотелось услышать голос любимой женщины — Анастасии Шуваловой, которая вот уже третий день вместе с дочкой Олесей жила в его квартире на Ясеневой улице в Орехово-Борисово. Сегодня утром они должны были отправиться на экскурсию по Москве — посетить Красную площадь, а затем заехать в зоопарк. А в качестве гида с ними вызвалась поехать Лена — семнадцатилетняя внучка игнатовской соседки по лестничной площадке — Зинаиды Сергеевны Полянской, которая была закадычной подругой матери Игнатова. Время клонилось к вечеру, поэтому, как рассчитал сыщик, экскурсанты должны были уже вернуться домой. Так оно и оказалось — трубку на другом конце Москвы взяли практически сразу.