ниши голос Густава. Он курил, лёжа под своим балдахином. В динамиках тянувшего кассету магнитофона звучало что-то похожее на «Ashes to Ashes».

– Я не успел на последний поезд в метро.

– Черт. А где ты был?

– Недалеко от Порт-д’Орлеан.

– Я имел в виду у кого.

– Если честно, понятия не имею. У какого-то приятеля…

– Дай угадаю. Это был приятель Пауля и того немца.

– Нет, только Хенрика. Пауль заболел.

– А почему с собой не позвал?

– Тебя же не было дома, когда я уходил. И, кстати, ты недолюбливаешь и Пауля, и Хенрика.

– То есть его уже повысили до Хенрика.

– Ты, помнится, называл его типичным немецким гомиком с претензиями. Что бы это ни значило. Мне он кажется приятным. И потом, зачем тебе идти со мной, если ты всё равно будешь там сидеть и злиться?

Густаву удалось в лежачем положении артистически подёрнуть плечами. Он начал скручивать самокрутку, и повисло долгое напряжённое молчание. Мартин пожалел, что дома нет Пера. Тот терпеть не мог плохое настроение и обычно секунд за пять придумывал, как растопить лёд.

Разложив диван-кровать, Мартин занялся постельным бельём, хотя сна не было ни в одном глазу, да и усталости он больше не чувствовал.

Густав сдался первым:

– И что, было там что-то весёлое?

– Не особо.

– Никаких эксцессов?

– Ну, какие-то люди забили в углу косяк. А хозяин вечеринки в основном сидел в спальне и ругался со своей девицей. Хенрик рвался в клуб, но вместо этого мы выпили бутылку фернета.

– М-да, похоже, я ничего не потерял.

– Это точно.

Это была гениальная ложь, потому что всё было правдой. Мартин действительно встретил Хенрика по прозвищу «немец» (изначально приятеля приятеля Пера). Вечеринка действительно была довольно скучной, Мартин пошёл туда по единственной причине: ему хотелось побольше пообщаться с настоящими французами, ну, и до Дайаны оттуда недалеко. И у них действительно была бутылка фернета. Но почти всю выпил Хенрик. И когда он застрял в ванной, Мартин слинял.

Густава эта купированная правда, похоже, удовлетворила. И в знак примирения он переместился на диван-кровать, чтобы сыграть в карты.

Когда зашло солнце, никто из них не потрудился включить свет, они лежали в полутьме, говорили ни о чём и курили. Кассета закончилась, и они уснули.

Потом Мартин не раз и в подробностях восстанавливал события того дня, после которого Дайана надолго исчезла, и не мог припомнить, чтобы у него возникали какие-либо дурные предчувствия.

Сесилия прислала три письма за три же недели, он на них не ответил, и четвёртое письмо не пришло.

Сначала он почувствовал облегчение, больше не нужно было помнить о невскрытых конвертах, лежащих под кроватью в коробке из-под обуви. Но он бы не удивился, если бы вдруг узнал, что Густав, чемпион мира по безответным письмам, умудрился нацарапать ей несколько строк. Это подчеркнуло бы тот факт, что Мартин, процветая и пребывая в полном здравии, просто не отвечает на её письма.

Единственным спасением было то, что Густав не знал, что Мартин не отвечает, плюс то, что у Густава было искажённое восприятие времени. Однако это не может помешать Сесилии написать Густаву и спросить, почему Мартин не отвечает. Что так же плохо. И даже хуже.

И Мартин заключил пари с судьбой: сейчас он прочтёт и ответит на её последнее письмо, и это даст ему право пойти и позвонить Дайане из телефонной будки.

В письме был осторожный упрёк за то, что он не отвечает, и всякая всячина об учёбе и родственниках, с которыми она недавно повидалась на дне рождения брата. Не больше страницы, нейтральный тон, такое письмо она могла написать кому угодно.

Мартин сварил кофе, вытряхнул пепельницу, протёр пыль с клавиш, вынул заправленный лист и вставил новый. Потянулся, хрустнул суставами и приступил.

Написал, что подхватил ангину, что действительно отвратительно чувствовал себя, пока не пошёл в больницу, где ему выписали мощные таблетки. Написал, что думал о ней (правда, пусть и не совсем так, как она могла представить) и что он по ней скучает (тоже правда, на метафизическом уровне). Добавил немного воды о Париже и Густаве. Он старался изо всех сил, но получилось всё равно меньше полутора страниц. Закончил жизнерадостно: Скоро ещё напишу! Люблю, очень, Мартин.

Довольный собой, потопал к почтовому ящику, который располагался рядом с таксофоном.

Он не удержался и позвонил, ответа не было. Он прождал не меньше двадцати гудков и, повесив трубку, тут же пожалел об этом.

Легко представил равнодушное лицо Дайаны, которая ждёт, когда телефон наконец замолчит.

По иронии судьбы, он действительно вскоре заболел. Не ангиной, но довольно мерзкой простудой. Из организма как будто выкачали всю энергию, и сил хватало, только чтобы лежать в кровати под одеялом. Пер заваривал ему имбирный чай, а Густав вопил, что надо бросать курить. Мартин листал газеты, не дочитывая статьи до конца, на небольшой громкости слушал радио и спал дни напролёт, периодически вливая в себя немного супа. Существование съёжилось до сбитых простыней, корзины с использованными бумажными носовыми платками, стакана с водой, раскрытого номера «Пэрис ревью», блюдца с недоеденным круассаном из супермаркета, толстых носков и пижамных штанов.

Когда пришёл ответ на то бартерное письмо, он написал ещё одно, хотя отупел от болезни настолько, что ничего толком не соображал.

А известий от Дайаны не было уже две недели.

Мартин предпринял ещё одну телефонную попытку, пообещав себе, что эта станет последней. Но сейчас раздалось запыхавшееся «алло».

Что можно было считать по её интонации, когда она поняла, что это он? Удивление, вину? Она отвечала уклончиво и кратко; Мартин же поймал себя на том, что остервенело крутит телефонный шнур.

– Хочешь встретиться? – выдавил он из себя, получилось довольно сердито. – Или нет?

– Да, да, конечно…

– А похоже, что нет.

– У меня много дел.

– Х-м.

– Давай завтра? – предложила она. – В семь подойдёт? – Она назвала бар на набережной. Закончив разговор, Мартин смотрел на трубку. Его подташнивало.

На следующий день ему казалось, что он снова заболевает. В какой-то момент он был готов позвонить и отменить встречу. Но всё же принял душ и отыскал относительно чистые джинсы.

Когда он пришёл, Дайана уже была на месте. Пальто она не сняла.

Они сделали заказ и вежливо поговорили о каких-то пустяках. Через десять минут Дайана сказала:

– Мне жаль. Мне кажется, всё это ни к чему не приведёт.

– Но я не понимаю…

– Нас это ни к чему не приведёт, ни тебя, ни меня.

Он не знал, что ответить. Она тоже молчала.

– Но ты