В X веке аббасидские калифы были сведены до статуса марионеток, а фактическая власть перешла к Буидам — персидским шиитским эмирам, которые целиком подчинили себе Багдад и оба берега Персидского залива. Возвышение Буидов совпало с завоеванием Египта пришедшими из Ифрикии Фатимидами и оживлением торговли в Красном море, которая уступала торговле в Персидском заливе с тех пор, как Византия потеряла Египет. В 976 году Сираф был разрушен недельной чередой землетрясений.[717] Это событие, не столь решающее само по себе, стало предвестием экономического упадка Залива. В 1062 году вторгшиеся из Средней Азии турки-сельджуки захватили Шираз, но свою столицу учредили в Исфахане, семьюстами пятьюдесятью километрами севернее Сирафа, и морской торговлей интересовались мало. Беспорядки в Южной Персии, которые привели к возникновению пиратского государства на острове Киш в Ормузском проливе, и рост портов на Красном море при Фатимидах — все уменьшало привлекательность Персидского залива для купцов.

На первый взгляд кажется парадоксом, что завоевание мусульманами Египта в VII веке не привело к увеличению перевозок на Красном море (помимо доставки паломников и продажи зерна в Мекку). Нил и Красное море были важнейшими путями обмена между Индийским океаном и Средиземноморьем со времен античности, однако возникновение Багдада сделало Персидский залив главной целью купцов из западной части Индийского океана. Вся торговля, проходившая через Красное море до Фатимидского возрождения, была в руках купцов из Персидского залива, посещавших Джидду и Аден, где к IX веку можно было найти «все товары Синда,[718] Хинда, Китая, Занзибара, Абиссинии, Фарса [Персии], Басры, Джидды и Кульзума». В 646 году Праведный халиф Усман назначил Джидду портом Мекки, лежащей примерно в семидесяти пяти километрах к юго-востоку. Окруженная мелями и рифами, между которыми есть лишь один узкий проход для кораблей, Джидда тем не менее была одной из главных гаваней исламского мира, особенно во время хаджа, когда основой объем зерна и других припасов для паломников — а в некоторые периоды и самих паломников — доставляли морем через Кульзум (древняя Клисма, ныне Суэц). Она же служила базой для товаров, которые везли в Египет или из Египта, поскольку для купцов из Индийского океана было менее выгодно и более опасно заходить в порты севернее Джидды. С оживлением египетской торговли оживились и перевозки по Красному морю; еще один импульс они получили с завоеванием Синая сельджуками в 1060-х годах. Обычный сухопутный путь из Северной Африки в Мекку стал недоступен, и желающие совершить хадж теперь отправлялись в долгий путь через Египет: сперва они на судне поднимались по Нилу до Куса или Асуана, а дальше их ждало трехнедельное путешествие с верблюжьим караваном до крохотного порта под названием Айзаб[719] — его постоянное население насчитывало всего пятьсот человек. Айзабские корабельщики брали завышенную плату за стопятидесятимильный рейс до Джидды, а также за провиант, который вынуждены были покупать паломники. И все же маршрут Асуан — Айзаб — Джидда оставался практичным, пока первый мамлюкский султан Египта не победил государства крестоносцев в Палестине и в 1267/68 году не открыл дорогу на Мекку через Синай.

Пока Багдад оставался главным рынком для западной части Индийского океана, Красное море служило лишь боковой ветвью основных перевозок, шедших через Персидский залив. Хотя Аден и славился богатством своих товаров, они по большей части попадали туда через порты Персидского залива. Это относилось даже к товарам с побережья Восточной Африки. Персидский залив давно торговал с Восточной Африкой, но по меньшей мере с VIII века наметилось продвижение к югу от Африканского Рога, где ислам постепенно обретал определенное, хоть и ограниченное влияние. После захвата Йемена в VI веке цари Аксума уже не стремились за моря, и их роль на африканском побережье севернее Африканского Рога постепенно отошла к оманским купцам[720] из Сирафа и Сухара. К VIII веку те создали поселение на острове Сокотра, который служил базой для торговли и набегов на побережье за Африканским Рогом. Оманиты, а также пришедшие за ними персы и арабы поначалу обосновывались на относительно защищенных архипелагах и островах вдоль берегов Кении и Танзании, и даже селились на побережье, но не проникали в глубь материка на сколько-нибудь значительные расстояния. Многие их порты были временные или по крайней мере строились из недолговечных материалов, а большая часть постоянных городов, основанных в начале тысячелетия, отстояла от моря не больше чем на несколько километров.

Поселения первых трех веков мусульманского присутствия в Восточной Африке хоть и были временными, достигали значительных размеров[721] — иногда до двадцати гектаров — и положили начало городам, существующим по сей день. Это Могадишо в Сомали, порты кенийского архипелага Ламу, танзанийские острова Пемба, Занзибар и Килва, а также Софала в Мозамбике, куда по рекам доставляли золото из Зимбабве; до появления португальцев в конце XV века Софала оставалась юго-восточной границей индоокеанской торговли. Хотя заморскими связями эти поселения были обязаны купцам-мусульманам, их основателями и основными жителями были африканцы, говорящие на суахили, которые к VIII веку распространились на юг по двухтысячекилометровому отрезку от Кении до Мозамбика, а в IX и X веках добрались до Коморских островов. Несмотря на давнее убеждение, что культура суахили[722] была с древних времен отмечена сильнейшим арабским и мусульманским влиянием, влияние это было не столько навязанным, сколько усвоенным; суахильцы взяли на себя роль посредников между пришлой традицией и коренной африканской. Недоразумение отчасти вызвано тем, что слово «суахили» происходит от арабского sawāhil, означающего «берег». Тем не менее суахили относится к языкам банту и содержит ограниченное число арабских заимствований — в основном религиозных, торговых и морских терминов, — вошедших в язык преимущественно между XVIII и XIX веком, когда Оманская империя включала часть прибрежной Восточной Африки.

Одно из самых древних на сегодняшний день поселений суахили найдено археологами в Шанге;[723] обнаруженная при раскопках персидская керамика свидетельствует, что к концу VIII века до этих краев добирались купцы-мусульмане. Город процветал; к XI веку здесь была пятничная мечеть и другие здания, выстроенные из камня и коралла, а не из быстро разрушающихся дерева и соломы. Чуть более поздним временем датируется город Килва[724] на острове длиной шесть и шириной четыре километра в бухте у танзанийского побережья. Килва достигла наибольшего расцвета между концом XII и XVI веком, но археологи нашли предметы арабо-персидского и китайского происхождения (последние везли через порты Персидского залива), датируемые IX столетием. Согласно написанной в XVI веке «Хронике Килвы», город был основан Али бин аль-Хасаном, сыном ширазского «султана». Прибыв на семи кораблях, аль-Хасан, его пятеро братьев и отец обосновались на Коморских островах и на участке побережья напротив архипелага Ламу; по легенде, этот участок аль-Хасан выменял у местного правителя на ткань. История аль-Хасана вторит преданиям об основании Могадишо и переселении персов на Конканское побережье Индии в VIII веке. Вне зависимости от достоверности, она, вероятно, на полтысячелетие древнее своего письменного варианта: находки в Килве включают монеты с именем аль-Хасана и его потомков. Не был аль-Хасан и первооткрывателем Коморских островов. Много раньше их заселили мадагаскарцы, говорящие на мальгасийском языке. Значение архипелага росло, поскольку он расположен на полдороге между Северным Мозамбиком и Мадагаскаром и на прибрежном морском пути из Софалы в Килву, который здесь из-за преобладающих ветров и течений сильно изгибается к востоку. Помимо регулярных связей между Персидским заливом и Африкой, существовало прямое торговое сообщение между Шривиджаей и Восточной Африкой, а возможно, и Мадагаскаром. Здесь, по дошедшим до нас источникам, купцы из Шривиджаи «встретили гостеприимный прием[725] и торговали весьма успешно… ибо понимали язык местных жителей», поскольку малагасийский происходит от австронезийского языка первых поселенцев острова.