Вот и снится Люту, будто вынимает он Мстиславича из когтей узмеища – три головы, будто растворяет каменные пещеры, выносит злато-серебро,выводит под белы руки девицу – красу ненаглядную. И сидит на пиру одесную откнязя, и не слуга – брат Любим подаёт ему хмельную чашу, всю в самоцветныхкаменьях. Пирует Лют, кладёт в рот румяное лебяжье крылышко, утирает сподбородка мёд-пиво… А сам слушает, не зовёт ли князь, не шумит ли за дверьмикто недобрый, не кричит ли во дворе рыжий петух. Срамота – продрать глаза позжекнязя! Да ещё теперь!

Уезжали они из Барсучьего Леса в один день. Чурила сдружиной, хан Кубрат, викинги на корабле. Было им по пути – речкой до впаденияв Рось-Булгу. А уж там, как засинеет впереди неоглядный вольный простор,разойдутся их дороги. Одна на полдень, другая на полночь…

Поразмыслив, Халльгрим решил не обирать в этот раз и такпотрёпанного селения. Знал – меряне будут ему за это благодарны. Для лучшегомира с финнами он даже отдал им часть добычи, взятой на синей лодье. Взаменобрадованные барсучане натаскали ему полный корабль всякой снеди – мёда, ягод,орехов, сушёного мяса и рыбы. Маловато было только зерна. Ну ничего – купятгде-нибудь. Или возьмут…

Злополучный Торгейр херсир всё ещё лежал на широкой палубе,никак не подпуская к себе смерть. Поначалу он отказывался от еды, и только всамый день отплытия Видга после долгих уговоров накормил его сладкимимерянскими лепешками с малиной и молоком. Поев и утомившись, сын Гудмунда сразууснул, впервые спокойно за все эти дни. Рядом с ним сидело и лежало десяткаполтора такого же невезучего народа – своих и словен, кого достали в сечеютские топоры. Сидел и Гудрёд Олавссон. Ему уже успели дать прозвище: Палёный.

Задремав, Торгейр как раз и пропустил то, о чём так долгомечтал. Не увидел, как Бьёрн кормщик впервые двинул рукой дубовое правило. Неслышал его команды, заставившей скрипучие блоки запеть все разом, одеваяновенькую мачту клетчатым, сине-белым ветрилом.

Люди смотрели на берег, вдруг быстро покатившийся мимо, наБарсучий Лес, пропадавший за поворотом реки, на мерян, махавших с откоса…Чурила, несмотря на раны, ехал берегом, вместе с ханом Кубратом. Когда жепришла пора каждому поворачивать к своему дому, обменялись подарками: булгариндал князю звонкую саблю, пернатый шлем, лук и колчан. Взамен принял кольчугу,тяжеленный меч и длинный крашеный щит. И поклялся – стоять за кременчан так же,как те будут стоять за него. Поклялся голубой степью, плодородной землёй,хмелем, веселящим сердце героя, табунами коней…

– А я, – сказал Чурила, положив, по обычаю, оружиеназемь, – клянусь секирой Перуна, бородой Волоса, молотом Сварога… будет утебя, хан, нужда, позовёшь – приду. И тебя стану ждать на подмогу.

Плеснула холодной волной, дохнула свежим предосенним ветромславная Булга-Рось. Смыла следы копыт, разбежавшиеся в разные стороны…

Ещё в Барсучьем Лесу, вскоре после битвы, князь позаботилсяо гонцах. В Беличью Падь полетела весть о победе и наказ мчать в Кременец новуюРадогостеву боярыню; в Медвежий Угол – слово о том, что князь-батюшка раздумалзаезжать за данью и велел мерянам везти её самим. И, конечно, домой – чтобы неволновались: дружина возвращалась в город обходным путём, по реке.

Любо ехать по высокому берегу, дыша полной грудью, оглядываяживой, полноводный простор, украшенный скалящимися на ветру гребешками дапёстрым парусом корабля! Любо поднимать в заводях стаи откормившихся птиц,тяжко ложащихся на крыло. И следить за безусыми отроками, без промаха, влётбьющими к завтраку уток. Любо знать – каждый новый день, да что, каждый шагконя несёт всё ближе к дому. К знакомому двору, к ступенчатому крылечку, кскрипучему всходу…

Спешил князь, спешил по реке синий с белым носом корабль.Там тоже скучали без жён и подруг. Скучали по накрытому столу в длинном, совсемторсфиордском доме.

Один Торгейр никуда не спешил, твёрдо уверенный, что умрёттут же, как только его снесут на берег с корабля. Но до дому было ещё неблизко,и ему становилось то хуже, то лучше. А когда он открывал глаза, то видел надсобой небо в разорванных облаках и чаек, вьющихся у паруса боевой лодьи…

– Никак раздумал умирать, Торгейр херсир? –спросил его Халльгрим однажды вечером, когда половина людей уже спала,закутавшись в одеяла.

Торгейр посмотрел на хёвдинга и чуть усмехнулся.

– Нам всем было бы больше радости, если бы тывыжил, – продолжал Виглафссон. – Но только ты сам знаешь, что чащевсего получается так, как это угодно Богам. Если ты умрёшь, этот драккарповезёт тебя в Вальхаллу. А юты помогут тебе сойти на берег, когда вы тудаприбудете.

Торгейр встрепенулся.

– Лучше ты… Халли… отдай его Видге.

Ни тот, ни другой не заметили, как замер лежавший поблизостисын хёвдинга. Халльгрим сказал:

– Я не настолько богат, чтобы раздаривать драккарымальчишкам, которые ещё ничем особенным не прославились. Ходить на нём станешьты, и будет так, как я сказал.

Дыхание под одеялом возобновилось. Настанет утро, и Видгу непозабавит даже большущая усатая рыбина, выловленная в реке. И в который раз онповторит себе, что скоро – скорее, чем кое-кто думает, – у него будут своивоины. И шрамы на всём теле, как у конунга, когда тот идёт мыться. И жена поимени Смэрна. И корабль получше этого.

А Торгейр сказал ещё:

– Халли… я вот думаю… Ольгейр ярл придёт проследить заютами… – Говорить было очень больно, и он подбирал слова, чтобы сказатьвсё, что хотел, возможно короче. – Ты ведь… на их корабле. Ты… смотри,чтобы он тебя не принял за них…

Халльгрим поправил на нём одеяло и ушёл.

На другой день, в полдень, они увидели очень знакомуюснекку, стоявшую на якоре у другого берега реки. Разглядев клетчатый парус,вагиры мигом снялись и пустились через Рось на вёслах. Боевая лодья неслась поводе бесстрашно и быстро, и было видно, как неуютно стало двоим ютам и ГудрёдуПалёному. А у того, кто стоял на носу летевшего корабля, вился за плечами серыйплащ, так и вызывавший в памяти Белоозеро.

Вагиры готовились драться – там уже поблескивали шлемы илезвия вытащенных мечей. Должно быть, их несказанно удивил мирный знак,поднятый над синей лодьей.

– Эй, Ольгейр ярл! – издалека долетел над водойхриплый голос сына Ворона. – Спасибо, ярл, оставил мне с кем померитьсясилой…

Снекка сразу сбавила ход, подошла и уже совсем незлобивозакачалась подле драккара.

– Я вижу, что вороны Одина летят за тобой,халейг, – прокричал с неё воевода Олег. – Я-то думал, это Гормдатчанин хочет драться со всадниками…

– Горма датчанина, – сказал Виглафссон, –выкапывают из-под камней лесные медведи. А на берегу – это Торлейв конунгМстицлейвссон из Стейннборга.

Олег пригляделся и снял с головы шлем.