Как и в предыдущие разы, ребята из подразделения Сумрак присутствовали на плацу.

Утром, когда его вели на экзекуцию, он видел их во время построения.

Ксейн переглянулся с Шестым. Как и в случае с другими курсантами, лицо его, казалось, не выражало ничего. Но сам Шестой прочитал в глазах Ксейна страстное желание, чтобы всё это поскорее закончилось.

Ксейну не хотелось больше быть презренным дезертиром, ему хотелось вернуться к нормальной жизни, к обычной рутине, снова быть курсантом, таким же, как те, которые собирались на плацу.

Сознание он потерял на сто двенадцатом ударе.

До конца пыток оставалось ещё шесть сеансов. Сам Ксейн так никогда не узнал, сколько в точности дней заняло его наказание: периоды между сессиями были похожи на болезненную полудрёму, которая прерывалась лишь визитами Стража из Ямы. Палач Ксейна делал всё возможное, чтобы его раны заживали как можно скорее и юноша был в состоянии принять новую порцию ударов.

Однажды Ксейну показалось, что в полумраке своей комнаты он услышал торопливый женский голос:

– Я достала для тебя слюну сосущего. Намажь её на спину, это уймёт боль.

Юноша поднял глаза и различил миниатюрный гибкий силуэт, разрезанный лучами света, пробивавшимися сквозь щели в двери. Утром, в минуту, когда его сознание было относительно ясным, он попытался отыскать мазь, о которой говорила ночная гостья. Но лекарства нигде не находилось, и Ксейн решил, что это была очередная галлюцинация.

Однако через несколько дней, когда его привели обратно на плац, чтобы наградить очередной порцией порки, девушка, которую он посчитал за видение, оказалась вполне реальной. Она тоже была из Золотой Дивизии. Когда капитан Салакс объявил, что нарушительница будет наказана восемнадцатью ударами за попытку помочь дезертиру, Ксейн посмотрел на неё с удивлением. На что девушка ответила холодным, ничего не выражающим взглядом.

Курсантка получила свою порцию порки (наказание осуществлялось женщиной-инструктором с помощью учебного хлыста), после чего её отвели в барак. Позднее они встретятся с Ксейном на одном из совместных упражнений, но, наученные опытом, будут вести себя по отношению друг к другу как абсолютно незнакомые люди. Ксейн никогда не узнает её настоящего имени, только порядковый номер в бригаде. Впрочем, и этот номер он сотрёт из памяти, как только закончится их совместный манёвр.

Наконец, однажды утром голос новобранца произнёс слова, которые Ксейн уже не надеялся услышать:

– … триста тридцать три.

Хлыст остановился. Ксейн глубоко вздохнул и пошевелил плечами, инстинктивно ожидая следующего удара. Но его не последовало, и юноша медленно открыл глаза. Он не сразу понял, что слова, которые он только что услышал, не были плодом его больного воображения. На последнем сеансе он получил только шестнадцать ударов. И это было почти ничто по сравнению с теми сорока, пятьюдесятью, шестьюдесятью ударами, которые он привык терпеть в предыдущие разы. Страж Ямы освободил запястья Ксейна, и юноша в изумлении потёр их, всё ещё не веря, что это происходит на самом деле. Он давно уже привык ни о чём не думать, а лишь дрейфовать в океане боли, в который слились его бесконечные дни и липкие бредовые ночи.

Затем палач отступил на шаг, и Ксейн поднял взгляд, тяжёлый, мутный взгляд мученика. Перед ним стояли двое: мужчина и женщина. Ксейн с тудом узнал в них лидера Золотой Дивизии Ксалану и командира Серебряной – Тексдена. Когда оба протянули ему руки, юноша инстинктивно вздрогнул и отпрянул.

– Можешь вставать, рекрут, – объявила Ксалана, – Наказание окончено.

Ксейн посмотрел на женщину ничего не выражающим взглядом, но, в конце концов, взял протянутую ему руку. Командира Тексдена он взял за другую и, превозмогая боль, встал на ноги.

Тексден и Ксалана подвели юношу к передней части помоста и отошли в сторону. Ксейн остался стоять перед курсантами. Он смотрел на этих мальчиков, напряжённое молчание которых сопровождало его течение всех этих бесконечных дней боли, слёз и отчаяния… и ничего не чувствовал.

Наконец командир Ксалана сказала:

– Курсанты и рекруты Бастиона, будущие Стражи, члены Золотой и Серебряной дивизий… Сегодня у нас особый день. Сегодня наш рекрут-дезертир принял последнюю сессию наказания. Теперь он сможет вернуться в гвардию Цитадели в качестве её полноправного члена!

Курсанты дружно зааплодировали. Это была долгая, по-настоящему сердечная овация.

Глаза Ксейна наполнились слезами. Ему показалось, что он услышал голос Первого. «Ура Пятому!» – кажется, прокричал он. Ксейн, который уже не был Пятым из подразделения Сумрак (после всего, что случилось, они наверняка включат его в другую бригаду), беспомощно улыбнулся.

Он посмотрел на мальчиков с коротко остриженными волосами и необычными металлическими глазами и вдруг испытал прилив горячей благодарности.

Здесь, среди этих родных людей, среди братьев-Стражей, и был его настоящий дом. Истинная семья Ксейна всегда была здесь. Как только он мог раньше не понимать этого?

Впервые за много месяцев юноша, наконец, осознал, почему его называли «заблудшим». Он действительно блуждал всё это время и только сейчас нашёл себя. И тот факт, что для осознания этого ему пришлось принять столько ударов хлыстом, только подтверждал ошибочность и неверность жизни, которую он вёл раньше.

«Вот моё место, – подумал он. – Вот моя жизнь и моя цель».

Всё, что он делал до того, как стал рекрутом, казалось ему теперь далёким и незначительным. Он забыл уже многое из той, странной неправильной жизни, которую умудрялся вести столько лет. И хотя отдельные клочки воспоминаний об «обычных людях» ещё оставались в памяти Ксейна, юноша понимал: на фоне благородной миссии Стража совсем скоро померкнут и они. И ни капли не жалел об этом.

После прибытия в Цитадель дела Акслин с каждым днём становились всё хуже и хуже.

Хотя девушка и пыталась экономить на всём, небольшие деньги, которые у неё были, очень скоро закончились. Она всё ещё продолжала спать на улице, несмотря на то, что осень давала о себе знать и ночи становились всё холоднее. Она бралась за любую работу: иногда помогала на рынке, иногда выполняла поручения. Но из-за медлительности, вызванной хромотой и незнанием города, заказчики редко обращались к ней во второй раз.

Акслин недоедала и мёрзла по ночам и поэтому с каждым днём становилась всё слабее и слабее. У неё начался кашель, который очень скоро перешёл в хронический, мучительный, непроходящий. Помыться и привести себя в порядок тоже стало для неё большой сложностью.

Акслин скучала по Ксейну, с каждым днём всё больше. Она часто вспоминала время, которое они провели вместе в деревне, и рисовала у себя в воображении день, когда они снова встретятся. Большую часть времени девушка проводила неподалёку от Северных ворот: самой близкой к Бастиону точки Цитадели. Проникать в повозки Акслин больше не пыталась: риск оказаться изганной из города и в итоге не вернуть своей книги и не увидеться с Ксейном был очень велик. Однако весь приходящий из Бастиона транспорт она осматривала с жадным любопытством, каждый раз надеясь увидеть лицо любимого.