завтра уже умирают, так что на многих судах едва хватает матросов, чтобы поднять якоря». Говард рекомендовал королевским советникам поделить флот на две части и наладить снабжение их свежими продуктами, чтобы свести к минимуму распространение болезни. В самых торжественных выражениях он предупредил: «Мы все, здесь присутствующие, не видим других способов дальше нести свою службу, поскольку потери среди моряков слишком велики, и ни одной державе не под силу справиться с подобным».

Быстро распространяющаяся инфекция, лекарства от которой не существовало, нанесла англичанам гораздо больше вреда, чем враг. Говард умолял советников донести до королевы всю серьезность положения. Кроме того, имелся еще один вопрос, возможно, более приземленный, но не менее важный для людей. Они затаили «большое недовольство» из-за того, что обещанное им жалованье «едва доходило до них». Некоторым и вовсе не заплатили. Короне следовало рассчитаться с ними до 25 августа, иначе у Англии не окажется флота в тот момент, когда он будет особенно нужен.

Дрейк, вернувшись на «Ревендж», 23 августа снова излил душу в письме Уолсингему, с примечательной объективностью оценив боевые перспективы Англии и Испании. Пожалуй, никто не мог высказаться на этот счет точнее его: «Неопределенность сообщений, ежедневно поступающих к нам из Кале, Дюнкерка, Остенде, Флушинга и из Шотландии, а также от тех кораблей и пинасов, которые милорд адмирал отправил на разведку, вынуждает меня полагаться скорее на собственные догадки, чем на их донесения, поскольку их сведения слишком сильно расходятся друг с другом: одни утверждают, будто герцог Медина-Сидония со своим флотом снова возвращается, а герцог Пармский движется к месту высадки, чтобы соединиться с ним, другие утверждают, что испанский флот уже наверняка миновал Шотландию и направляется к себе домой. Эти отчеты совершенно противоположны друг другу».

Что касается возвращения в Испанию, у Дрейка были на этот счет свои соображения. «Если их флот попытается вернуться, то в это время года ветер не позволит им идти обратно тем же путем, каким они пришли, потому что в этой части теперь дуют скорее западные ветры. Этот ветер, который дует ныне, если там он не более восточный, чем здесь, вряд ли позволит их флоту… обойти с другой стороны Шотландию и Ирландию». И герцог Медина-Сидония, и герцог Пармский нуждались в «хорошей погоде», чтобы осуществить назначенную встречу, и, если ветер им не поможет, «они никогда не исполнят того, что обещали королю, своему повелителю». Герцогу Пармскому требовался умеренный бриз, потому что у него были маленькие корабли. Герцогу Медина-Сидония был необходим такой же ветер, поскольку у него в пределах досягаемости не было безопасных гаваней.

Но надеждам испанцев не суждено было сбыться. Что касается герцога Пармского, за ним, по мнению Дрейка, «следовало бы зорко присматривать в течение этих 20 дней, хотя бы армия Испании и не возвращалась этим путем», потому что его силы по-прежнему представляли угрозу для Англии. Здесь Дрейк замялся, подойдя опасно близко к болезненной теме слабости армии Ее Величества. Не желая унижать королеву и ее министров, он в расплывчатых выражениях выразил надежду, что власти предержащие «будут воодушевлять нас и впредь». Однако, предлагая свои меры, Дрейк не до конца осознавал весь масштаб сражения.

На случай, если Армада попытается найти убежище у берегов Шотландии, Елизавета заручилась поддержкой короля Якова VI, пообещавшего, что он поможет ей в борьбе с врагами Англии. Согласие Якова выглядело особенно примечательно еще и потому, что его матерью была Мария Стюарт, королева Шотландии. Несмотря на эту драматическую историю, Яков VI решил отказаться от католичества в пользу протестантизма – возможно, в надежде, что бездетная Елизавета в конце концов сделает его своим наследником. Когда на кону стоит такой приз, религиозные принципы можно отбросить в сторону.

Нельзя сказать, что Елизавета сразу безоговорочно поверила Якову. До этого он не раз выступал с антианглийскими речами и публично поддерживал интересы Испании. У Елизаветы были все основания полагать, что он может притворяться. Филипп, в свою очередь, был уверен, что Яков откажется помочь ей из-за ужасной истории с Марией, ведь «кровь его убитой матери еще не остыла». Но Яков смотрел на дело иначе. Чтобы склонить его на свою сторону, Елизавета отправила в Шотландию своего посланника незадолго до того, как там появилась затравленная Армада, и пообещала Якову титул герцога и 5000 фунтов стерлингов в год. Он поспешил принять эти щедрые предложения, однако позднее, когда кризис миновал, Елизавета отозвала их. Она пыталась спасти свою жизнь, уберечь королевство и сэкономить немного денег – одновременно.

В отсутствие финансов Елизавета I сделала ставку на свой королевский авторитет и яркую харизму. Требовалось поднять боевой дух подданных, поскольку битва с испанской Армадой, начавшаяся на море, грозила перейти на сушу. Заручившись поддержкой государыни, граф Лестер, получивший новый титул «генерал-лейтенанта и капитана армий и компаний королевы», собрал дивизию солдат в Тилбери в Эссексе, примерно в 20 милях от устья Темзы. Но даже Лестер считал, что в сражении на суше Испания обязательно победит. Войска герцога Пармского имели репутацию «лучших солдат христианского мира на сегодняшний день», в то время как английские солдаты, по отзывам, «больше интересовались модой, чем дисциплиной».

Однако у герцога Пармского были свои трудности. Он собирался привести в Англию не менее 30 000 солдат, но в его распоряжении находилось лишь 18 000, и их число быстро сокращалось из-за болезней. Англия набрала 26 000 тысяч солдат, однако всего через неделю у них закончились припасы, и часть людей разбежалась по домам, прежде чем дело дошло до сражения. Филипп II в глубине души не слишком надеялся на победу над протестантскими безбожниками. Он передал герцогу Медина-Сидония запечатанные инструкции, разрешающие ему провести переговоры с Англией в случае, «если (не дай Бог) исход окажется не слишком благоприятным и решить дело силой оружия нам не удастся». В этом прискорбном случае герцогу разрешалось предложить Англии «ограниченные уступки», а если он не сможет их вытребовать, Филипп II был готов согласиться на то, чтобы католикам в Англии позволили свободно совершать свои богослужения (что теоретически они и так уже могли делать). Внезапно самый могущественный монарх Европы перестал казаться непобедимым. Скорее он походил на правителя, который неожиданно зашел слишком далеко и старается сохранить лицо. В конце концов, Филиппу II оставалось только уповать на то, что Бог не позволит ему потерпеть неудачу.

В тот критический момент в битву вступила сама Елизавета I. По совету графа Лестера она решила устроить смотр своим войскам и поддержать их боевой дух собственным примером. Она была женщиной, но вместе с тем и воином.

9 августа Елизавета прибыла в деревню Тилбери, стоящую на высоком берегу Темзы