еще надеясь, что герцог [Рекальде] пришлет мне какую-нибудь подмогу и не поведет себя со мной так бессердечно и неблагодарно». Увы, в итоге Вальдес оказался в одиночестве «в окружении врагов» и, что еще хуже, «сэр Фрэнсис Дрейк, адмирал вражеского флота, приближался ко мне на своем корабле».

Дрейк послал сообщить Вальдесу, что если он сдастся, то с ним будут хорошо обращаться. К удивлению и удовольствию испанца, Дрейк «оказал нам помощь и дал слово джентльмена, пообещав, что будет обращаться с нами лучше, чем с остальными». Вальдес обдумал его слова, решил, что «это наше последнее и наилучшее средство», и поэтому «счел за благо принять его предложение».

10 августа Дрейк ненадолго отвлекся от сражения, чтобы в очередной раз изложить свое «ничтожное» (то есть скромное) мнение о текущих событиях Фрэнсису Уолсингему. Было поздно, Дрейк устал, враги окружали со всех сторон, и он писал так быстро, как только мог, заново переживая тревожные события:

«Я думаю, что испанская армия определенно будет переброшена либо в Норвегию, либо в Данию – есть много разных причин, которые побуждают меня так думать. Во-первых, опросив многочисленных пленных, мы поняли, что во всем их флоте нет ни одного корабля, где не было бы больных людей. Во-вторых, их корабли, мачты, паруса и канаты сильно потрепаны и попорчены нашими выстрелами. В-третьих, в Кале, направив к ним быстроходные суда (брандеры), мы заставили многих из них обрубить якорные канаты, из-за чего они потеряли якоря и теперь вынуждены искать способ восполнить эту потерю. Кроме того, даже если бы они не потерпели всех этих бедствий, бури и западный ветер все равно вынудили бы их двинуться в указанном направлении». Даже если они доберутся до Шотландии, предположил Дрейк, они не найдут там припасов и особенно воды, в которой так отчаянно нуждаются. «Норвегия или внешние острова Шотландии могут немного помочь им пресной водой, парой коров или паршивой говядиной, и малым количеством коз и кур, однако для них это будет все равно что ничего; и даже это жалкое облегчение можно добыть в нескольких разных местах, а дорога к ним трудна и опасна». В этих безнадежных обстоятельствах «следует ожидать единственно того, что они отправятся к королю Дании, и обретут его дружбу, и получат от него всю нужную им помощь», в том числе «большие якоря, канаты, мачты, веревки и съестные припасы и, в общем, все, что только можно приобрести на деньги короля Испании в холодных странах, о чем далее предоставляю судить Вашей светлости».

Что касается герцога Пармского, «по моему мнению, он ведет себя как медведица, у которой украли детенышей, и без сомнения, будучи таким великим воином, он вскоре, если сможет, возьмется за какое-нибудь важное дело, ибо теперь от этого зависит его покой».

Несмотря на все эти опасности, Дрейк видел выход из положения. «Хорошо бы нам восстановить силы возле Дюнкерка и сегодня ночью или завтра утром показать их флоту, что мы возвращаемся и готовы опять идти за ними в погоню». Дрейк не исключал, что в таком случае испанцы от отчаяния могут даже поднять мятеж против герцога Пармского. Это была всего лишь надежда, но в тот момент у Англии ничего кроме нее не оставалось.

В тот же день, 10 августа, лорд Говард отправил лорду Берли из Маргита письмо, в котором сообщал о бедственном состоянии солдат и моряков, рисковавших жизнями, чтобы спасти Англию от испанцев (Дрейк в своем послании упомянул об этих сложностях лишь вскользь). Отважную команду «Элизабет Ионы» в самом начале похода поразила неизвестная инфекция. Из пятисот человек двести уже погибли, и это число с каждым часом увеличивалось.

Встревоженный Говард приказал кораблю бросить якорь, всей командой сойти на берег, освободить корабль от балласта и 3–4 дня очищать его от «заразы» огнем. После этого он набрал в команду «новых людей, самых высоких и умелых, каких я когда-либо видел». Однако болезнь вернулась «и свирепствовала сильнее, чем прежде, унося людей с неслыханной быстротой». Он ошибочно предположил, что источником инфекции служит смола, которой пропитывали корабельные доски. При этом проблема не ограничивалась только одним кораблем, предупреждал Говард, – она затронула весь флот. Помимо этого, корабли находились в море много месяцев подряд, и у моряков было «мало одежды и никаких денег, чтобы купить ее», поэтому он «счел бы за великое благо, если бы им прислали на тысячу фунтов или две тысячи марок чулок, дублетов, штанов, туфель и тому подобного», и как можно скорее. В противном случае, опасался лорд Говард, «большинству моряков вскоре придется ходить голыми».

Душераздирающие призывы Говарда не произвели на Берли никакого впечатления. Он не собирался тратить деньги на спасение моряков, даже если они рисковали жизнью ради защиты своей страны. Жестокая финансовая логика подсказывала Берли, что зараженным людям лучше умереть на месте, будь то в Маргите или на борту своих кораблей. По его расчетам, Англию защищало 12 000 человек, и на них требовалось 16 800 фунтов стерлингов «в виде жалованья и продовольствия». Корона просто не могла позволить им всем остаться в живых.

26 августа Джон Хокинс написал Берли очередное письмо, пытаясь переубедить его. «Ваша светлость может подумать, что смерть или увольнение больных и немощных позволит сэкономить часть общего жалованья». Если так, то он ошибался. «Когда кто-то умирает, его жалованье делят между собой его приятели. На место уволенных, больных и непригодных к службе, которых действительно много, берут новых людей, и те требуют, чтобы им платили не меньше, чем они получали на своем последнем месте на берегу. На всем этом можно потерять больше денег, чем сберечь». На случай, если Берли считал, будто Хокинс или кто-то еще собирается нагреть руки на этом деле, он напоминал: «Если и следует экономить, то лишь так, чтобы это шло на пользу Ее Величеству». И добавил: «Корабли, которые я приказал осмолить, из тех, что находились под командованием сэра Фрэнсиса Дрейка, я нахожу полностью укомплектованными людьми, и многие из них даже сверх положенного числа».

Вернувшись в Дувр 21 августа, Говард вызвал Дрейка, Хокинса и других командиров, чтобы сообща оценить состояние флота. Несмотря на одержанную победу, у этой истории была горькая изнанка, «о которой с печалью и горем я должен поведать Вашим светлостям».

Начать с того, что «большая часть флота поражена тяжелой болезнью, и люди ежедневно умирают». Инфекция распространялась с такой скоростью, что многие заподозрили в ней чуму. Простым набором новых моряков взамен умерших решить проблему не удалось: «Мы видим, что новые люди, которых мы вербуем на наши корабли, сегодня заразившись,