И пошел ко дну.

______________

Он стоял в разрушенном городе. Пепел и пыль заполняли красное небо. Тень поглотила свет солнца.

Вихрь черного дыма манил Антона по разрушенной тропинке, мимо рассыпающихся колонн и обвалившихся арок.

«Антон… Антон… Пророк…»

Дым вел его в сердце разрушенного города. К башне – одни обломки, скелет-основа и одна несущая стена, поднимающаяся, словно великий монолит.

Четыре черных усика дыма спиралью поднимались от каждой разрушенной стены, соединяясь в центре, словно направления компаса.

Низкий гул наполнил воздух. Он становился все громче, пока не превратился в голос, шипящий, как пламя:

«Последняя часть нашего пророчества будет открыта».

В руинах башни лежало тело, неестественно искривленное, среди обвалившихся камней. Дым обернулся вокруг него. Фигура начала хрустеть, словно сломанная каменная статуя. Белый свет полился из трещин.

«В видении Дара и огня».

Дым подернулся рябью и собрался в силуэт, поднимаясь из тела, заслоняя кровавое небо.

Антон поднял взгляд.

Два ярких глаза, обжигающих светом. Веки из волн черного дыма.

«Чтобы заставить век тьмы отступить».

Они видели его. Видели его нутро. Он не мог двигаться, не мог мыслить, не видел ничего, кроме этих глаз. Глаза холодного пламени и света.

«Или разрушить весь мир».

Он стоял на обрыве, с которого открывался вид на город, которого он никогда раньше не видел, город с яркими зелеными пальмами и лазурными водами в окружении покатых дюн. Огромные ворота, вырезанные из красного камня, возвышались на входе в город. Воздух пронзил треск, и внезапно ворота обрушились. Весь город начал трястись, когда зыбучие пески под ним поглотили его.

На его месте поднялся другой город. Этот он узнал по двум большим статуям по краям гавани. Тарсеполис. С небес лились свет и огонь, и город обратился пылающим адом.

Из пепла восстал Паллас Атос. Антон стоял на самом высоком уровне, на ступенях храма Палласа, наблюдая, как все потопляет кровавая волна, окрашивая некогда белые улицы и здания красным.

Один за другим все шесть пророческих городов пали.

Он повернулся к разрушенной башне, с которой начал. Только теперь он стоял среди руин под кроваво-красным небом. Дым кружился вокруг него.

Он опустил взгляд. Там лежало тело, лицо было повернуто к нему.

Ее глаза открылись, и Беру пронзительно закричала. Видение растворилось во вспышке яркого света.

Антон проснулся.

БЕРУ СТОЯЛА ВОЗЛЕ СЕСТРЫ среди руин их дома, глядя на тело мальчика, который привез ее сюда.

Гектор лежал на земле, пустой взгляд был устремлен в безоблачное небо. Беру знала, что последним, что видели эти глаза, было лицо Эфиры.

– Что ты наделала? – спросила она. Теплая кровь текла по ее запястью. Она оторвала взгляд от неподвижного тела Гектора и посмотрела, как капли крови падают в пыль у ее ног.

«Что мы наделали?»

– Беру? – Голос Эфиры был полон боли. – Мне пришлось. Мне пришлось. Он привел тебя сюда умирать. Я не могла позволить этому случиться.

– Он был невинен, – сказала Беру пустым голосом. – Он был невинен, а ты убила его. Ты лишила его жизни, Эфира.

– Чтобы спасти тебя.

Грязь, кровь и слезы покрывали щеки Эфиры. Беру уставилась на сестру, чувствуя, что впервые видит ее той, кем она по-настоящему является.

– Я предпочту смерть тому, чтобы быть причиной твоему превращению в монстра. – Голос Беру дрожал Она почувствовала прилив тошноты, и слезы покалывали уголки глаз. – Но кажется, уже слишком поздно.

– Беру…

– Я сказала тебе, Эфира. Я больше так не могу.

– Мы все еще можем найти Чашу, – сказала Эфира, протягивая к ней руку. – Просто потому что Антон не смог помочь, не значит…

Беру отстранилась.

– Больше нет. Никаких поисков. Больше никакой Бледной Руки. Больше никто не умрет из-за того, что я такое. Все кончено.

– Не кончено, – яростно сказала Эфира. – Ты все еще дышишь, Беру. Пожалуйста…

– Гектор сказал мне, что есть пророчество, – прерывающимся голосом сказала Беру. – Пророчество, гласящее, что грядет век тьмы и… мы те, кто ее принесет. Бледная рука смерти. И тот, что восстанет из пыли.

Эфира безрадостно рассмеялась.

– Ты серьезно? Пророчество? Пророчеств больше нет. Пророков нет, и они не вернутся. Ты же не серьезно…

– Вот что он мне сказал. И я верю ему. Потому что он прав, Эфира. Посмотри, что ты наделала. Это место… наш дом… мы его уничтожили. Если мы способны на такое, мне не нужно пророчество, чтобы понять, что мы способны и на худшее.

– Вот о чем ты думаешь? – Эфира шагнула к ней. – Что наша судьба – творить зло?

Беру сглотнула.

– Я только знаю, что в нас есть нечто темное. Я больше не могу это игнорировать.

– Что ты говоришь? – в отчаянии спросила Эфира. – Что ты собираешься делать?

Беру подняла подбородок и посмотрела мимо сестры, через двор, на далекое солнце.

– Я говорю, что ухожу. И в этот раз ты не пойдешь за мной.

Эфира сделала шаг к ней.

– Беру.

– Я прощаюсь.

– Нет, – сказала Эфира, – У тебя не…

– У меня не «что»? – повторила Беру. – У меня не было выбора в смерти. У меня не было выбора в возвращении из мертвых. Но теперь у меня есть выбор. Я не позволю нам стать монстрами. Я решаю уйти.

– Беру, ты не можешь так поступить. – Голос Эфиры надорвался. – Пожалуйста.

Беру сжала руки сестры.

– Ты моя сестра, и что бы ты ни сделала, я всегда буду тебя любить. – Она сделала шаг назад, отпуская Эфиру. – Но сейчас ты видишь меня в последний раз.

Беру смотрела, как разрывалось сердце ее сестры. Она видела это в изменении ее лица, в том, как затряслись его черты. Она заставила себя смотреть.

Ей нужно было это сделать. Гектор это знал, и теперь она знала. Дело не только в смерти. Не только в жизнях, которые забрала Бледная Рука. Не только в деревне, которую разрушило воскрешение Беру.

Эфира так любила Беру, что готова была разорвать на части мир, чтобы спасти ее. А Беру так любила Эфиру, что готова была не дать ей этого сделать.

Так что она развернулась и пошла прочь от тени акации на свет.