И, как ни крути, было бы удачно, если бы Генриетта отправилась в Англию. Несколько лет назад она безумно влюбилась в герцога де Шартреза, родственника короля, но Флёри был категорически против, поскольку этот брак закрепил бы могущество Орлеанской семьи. В прошлом году герцог женился, и с тех пор Генриетта вся в слезах. Да, Генриетта должна отбыть в Англию, а потом Аделаида могла бы отправиться в Сардинию или куда-то в еще более отвратительное место, поскольку я ее особенно недолюбливаю. Но если приедут эти четверо, пройдет еще лет десять, прежде чем они все покинут родительский дом.

Я бормочу слова одобрения его идее привезти домой дочерей и покрываю его грудь легкими поцелуями. Мы в постели вдвоем, скрылись в личных покоях, на самом верху дворца, над официальными королевскими апартаментами и огромными залами приемных покоев. Людовик эту комнатушку, декорированную всеми оттенками зеленого и золотого, устроил специально для нас. Окружил наше гнездышко буфером пустых комнат, отгородив нас импровизированным коконом от остального дворца.

Очень отдаленно, откуда-то снизу, доносятся звуки просыпающегося Версаля – дворец пробуждается, чтобы прожить еще один день. Лязгают железные ворота, слышен грохот цепей, когда опускают канделябры, чтобы зажечь свечи, топот ног по гравию во дворе. В полусне мы чувствуем, как до нас доходит свежий запах воска, которым натирают полы. Скоро я удалюсь к себе, а Людовик спустится в королевские апартаменты для официального пробуждения.

– Вы могли бы стать Королем-воином!

– Что ж, это будет настоящее приключение. И маршалы уверяют нас в победе. Наше присутствие только гарантирует победу. – Людовика довольно просто в чем-то убедить.

Наше присутствие? Что он имеет в виду, когда говорит «наше», – нас двоих или это просто королевское «мы»? У меня и мысли не было ехать с ним, но я стала гадать, а вдруг придется?

– Но, Принцесса… – так он ласково называет меня, – разве вы не будете скучать? Зачем вы подталкиваете меня на войну? Чтобы я оставил Версаль? Оставил вас?

Я провожу пальчиками по его ноге, он вздыхает от удовольствия. Мы слышим, как один из слуг распекает другого, велит ему быть осторожнее с горячими утюгами.

– Я бы пожертвовала собственным удовольствием ради блага нации.

– Я буду скучать, Принцесса. Возможно, слишком сильно. – Он ерзает, я лишь крепче обнимаю его.

– Я тоже буду скучать, – честно признаюсь я.

Мне следует поговорить с Ришелье. Почему бы не поехать с ним? Было бы отлично выбраться из Версаля и увидеть Францию. Я нигде никогда не была, только в Бургундии. Я делюсь своими мыслями, но Людовик только смеется и качает головой.

– Нет, Принцесса, нет: фронт не место для женщин. По крайней мере для дам.

Я шепотом уступаю, продолжая ласкать его рукой, доводя до того состояния, когда он не сможет мне ни в чем отказать.

* * *

Ришелье приходит в восторг от идеи. От обеих моих идей.

– Да, – соглашается он. – Давайте отвезем короля на фронт, подальше от Морпа. И я не вижу причин, почему бы и вам не поехать. Людовик XIV ездил на войну и с мадам де ля Вальер, и с мадам де Монтеспан одновременно. И никто тогда не пострадал.

Значит, решено, хотя осталось добиться согласия Людовика. А может быть, и Диане стоит поехать с нами?

Мец, Франция

Июнь 1744 года

– Почему, по-вашему, воняют крестьяне?

Мы едем в карете, от быстрой езды нестерпимо трясет. Я терпеть не могу путешествовать – у меня начинает болеть спина, как только я сажусь в карету. А запах! Отвратительная вонь!

– Потому что они крестьяне, – приходит на помощь Аглая. – Таков их удел – вонять.

В карете нас четверо, мы направляемся в Мец, к королю, на войну: я, Марианна, наши подружки Аглая и Елизавета. За нами следует еще один экипаж с вещами, там же едут и наши служанки.

– Истинная правда. Даже если бы мы не мылись целый месяц, от нас все равно так ужасно не воняло бы, – говорит Елизавета. – Взгляни на наших конюхов. Они бедные, но от них не воняет. А от крестьян? Наверное, вонь у них в крови.

– Но почему они не моются? Вода же бесплатная, разве нет? Когда идет дождь, пусть станут голыми и смоют с себя эту вонь.

– А мне кажется, что милостыню им нужно давать не едой, а больше жертвовать ароматов для бедняков – от неприятного запаха могла бы помочь хорошая порция розового масла. – Мы киваем в знак согласия.

Обе наши приятельницы уже зрелые дамы, и у каждой скандальное прошлое. Например, Аглая, отличная собеседница, дочь старого регента и сестра славной герцогини де Бери, раньше жила в Модене и теперь развлекает нас смешными историями об итальянцах и мрачных ужасах, царящих при тамошнем дворе. Жара в карете невыносимая, поэтому для удобства мы надели старые свободные платья, натянули маски, чтобы нас не узнали. На ночь мы останавливаемся в гостинице, едим какую-то отвратительную еду. В куске пирога сегодня утром я нашла гребешок петуха! На самом деле он был не так отвратителен, как я предполагала, и на вкус походил на курицу.

Во время этих остановок мы слышим разговоры местного люда, деревенские слухи и сплетни. Не секрет, что никто не любит ни Марианну, ни меня, поэтому мы то и дело слышим о себе гадости. Конечно, кое-что из того, что они говорят, – правда, я и сама пытаюсь не вспоминать слишком часто о той ужасной ночи в Шуази.

– Я слышал, что он позволил им оседлать себя, как седлают коня.

– Самая младшая – протестантка, вот помяни мое слово: все знают, что Турнели симпатизируют гугенотам.

– Град шел десять дней? Уже сто лет, как ничего подобного не было. Даже моя мать, а ей уже восемьдесят восемь, не видела такого! Но это случается, когда миром правят шлюхи!

– По всей видимости, в Версале нынче в моде инцест, в него вовлекли даже дофина с сестрами.

В гостинице за Реймсом пьяные мужланы, сидевшие за соседним столиком, жаловались, что la pute – шлюха – направляется в Мец и это лишь создаст новые проблемы. Женщины на войне к дождю, к тому же они лишают мужчин силы – и то, и другое плохо сказывается на боевом духе солдат. Один добавляет, что шлюха из Шатору – настоящая ведьма, которая ослепила короля, и Франция вновь будет процветать, только когда она умрет или исчезнет.

Марианна кисло улыбается, давая понять, что она все слышит, но ей плевать на их слова. Остаток дня она просто, ничего не видя перед собой, смотрит в окно и грызет ногти. Она волнуется: Людовик своего позволения на эту поездку не давал, а королеве она сказала, что ей нужно ненадолго уехать по личным делам. Мне не нравится ее настроение: не в привычках сестры жалеть о принятом решении. Когда мы подъезжаем к месту нашего назначения, я обвязываю кончики ее пальцев лентами, чтобы она больше не грызла ногти: Людовик очень брезглив и чувствителен к подобным вещам, – и мне не хочется, чтобы что-то омрачило наш приезд.