Спустя пять дней мы в Меце. Почти в Австрии, по крайней мере в Австрийских Нидерландах[42] – все это очень запутано. Говорят, что у австрийцев огромные руки и ноги и что они питаются тухлой рыбой, поскольку у них нет выхода к морю. Надеюсь, что мы ни одного не встретим.

Никто нас не приветствует, и от этого у Марианны портится настроение. Она кричит на горничную, которая пришла, чтобы обмыть ее, и шлепает меня, когда я роняю на пол ее полосатую нижнюю юбку, ту, которую она приберегла для этого воссоединения. Мы останавливаемся в аббатстве в центре города; Аглая и Елизавета расквартировались – мне нравится это слово, мы же на настоящей войне! – в соседней комнате. Марианна велит мне присоединиться к ним, когда придет король, но я все еще в ее комнате, когда он врывается в комнату. Он прижимает к себе Марианну, она уютно устраивается в его объятиях. Наконец-то он отстраняет ее от себя.

– Слишком долго! Слишком долго! Я больше не смогу вынести такую долгую разлуку с тобой.

– Пятьдесят восемь дней, сир, – робко произносит Марианна. – Я считала каждый день.

Марианна уверяет, что она любит короля, но меня всегда сбивает с толку, когда она так глупо, по-ребячьи ведет себя рядом с ним. Совершенно на нее не похоже. Она говорит, что это всего лишь театр, что она должна притворяться маленькой девочкой, чтобы он мог чувствовать себя взрослым мужчиной.

– Диана, оставь нас сейчас, – самодовольно улыбаясь, говорит сестра, а король откровенно подталкивает меня к двери, громко шлепнув по заду. – Лучше берегись, – предупреждает он. – Теперь у меня манеры солдафона.

Позже мы присоединяемся к ним за ужином, и я замечаю, что все тревоги Марианны улеглись, она, как и король, вся светится счастьем. Странная мы компания – король, четыре дамы и несколько герцогов и генералов с суровыми лицами. Ужинаем мы в огромном зале, где проводят службы, и он напоминает мне трапезную в монастыре. Король развлекает нас историями о последних победах. Он отлично проводит время и заверяет нас, что совсем скоро победа будет за Францией.

– Разве не так, Ноай? – восклицает он, и главный маршал, склонив голову, отвечает, что не может не согласиться с Его Величеством, однако в голосе его явно звучат нотки недовольства. Ноай – друг Марианны, но совершенно очевидно, что он не обрадовался нашему приезду.

Я боялась, что нам подадут армейскую похлебку, какую-то жидкую кашицу, или вяленую треску, или еще что-нибудь такое же ужасное, но нам подают рагу из ягненка с пряностями, пирог с сыром и яйцом, восхитительную шарлотку. Внезапно мне очень захотелось абрикосового джема, и, к моей радости, на завтрак нам подают мармелад из чернослива.

– Ты, наверное, беременная, – предполагает проницательная Аглая, потягивая свой шоколад и наблюдая за тем, как щедро я намазываю третью булочку джемом.

– Нет, Диана всегда так ест.

Я задумываюсь над сказанным, потом ликую и заливаюсь румянцем.

– Ой! А может быть, все так и есть.

Марианна изумленно изгибает бровь, на лице мелькает какое-то кислое выражение, но тут же исчезает, как дымка. Она встает, обнимает меня.

Король тоже подходит и обнимает уже нас обеих.

– По какому поводу объятия, дамы? – интересуется он, отпуская нас, потом берет ломтик сыра со стола. – Нет, нет. – Он отсылает слугу. – Мы не будем садиться. Мы выедем пораньше.

– Диана, возможно, беременна, – говорит Марианна.

Мы трое понимаем, что это не может быть ребенок короля, но по раскрасневшемуся лицу Аглаи я вижу, что она жадно обдумывает подобную вероятность.

– Да, Лорагэ будет в восторге. Любому мужчине всегда мало сыновей.

– Наверное, сир, но мой муж такой ветреный, а я даже не уверена, что ребенок его.

Короля душит смех, и сыр выпадает изо рта. Когда слезы высохли в его глазах, он берет мою руку и кланяется мне, продолжая смеяться.

– А сейчас, мадам, у меня, вероятно, была последняя возможность побыть прежним. И если бы не военное время, я бы запер вас в Бастилию за измену.

* * *

Король часами просматривает депеши, генералы толпятся вместе с ним в комнате, которую мы называем Лагерем. На столе в центре Лагеря лежит огромная карта местности, и для короля нет большей радости, чем переставлять булавки синего (мы) и желтого (австрийцы) цвета, когда начинается и заканчивается победой очередное сражение. Скука ужасная, но мы с готовностью вежливо шепчемся, выказывая интерес и изо всех сил стараясь скрыть тоску. Потом Аглае удается убедить одного из генералов вместо лекции о военном искусстве их союзника, Пруссии, объяснить нам, как мы нанесем атакующий удар. Я все не могу унять смех. Марианна поглаживает короля по плечу, отчего тот краснеет и постоянно запинается. А глаза у генералов чуть из орбит не вылезают.

Мы прекрасно отдаем себе отчет, что мы для всех здесь, за исключением короля, нежеланные гости. Разумеется, он единственный, чье мнение имеет значение. Что касается мнения генералов или неодобрительных взглядов епископа Суассонского, то мы не обращаем на них внимания. Однако повсюду царит неприятная атмосфера, и это омрачает наши дни. Все так смотрят на Марианну, как будто хотят пожевать ее и выплюнуть.

Мы ездим в арендованной карете по улицам Меца, но городок маленький, это вам не Париж. Одеваются здесь ужасно, по большей части местные женщины толстые и некрасивые, и создается впечатление, что о пудре и румянах тут вовсе не слышали.

– Австрийцы такие же, – говорит Аглая со знанием дела; она много путешествовала и даже была в Вене. – Они толстяки. Я имею в виду не лица, а руки, запястья, ноги. Даже губы.

Нас пригласили в дом к губернатору на обед, и мы весь бесконечный вечер страдали, слушая сына губернатора, самодовольного мальчика лет десяти с дрожащим крякающим голосом, который исполнил все шесть арий Цезаря из оперы «Юлий Цезарь». Если вам знакома эта опера, тогда вы знаете, что эти арии очень длинные. Когда нас наконец-то отпустили и мы вернулись в аббатство, Марианна заявила, что в дальнейшем все светские визиты будут происходить в наших покоях.

– Пусть крестьяне сами к нам ходят, – говорит она, падая на кровать.

– Губернатора вряд ли можно назвать крестьянином, – возражает Елизавета. Они дальние родственники.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, – раздраженно отвечает Марианна. – Эти провинциалы… Господи, зачем я сюда приехала?

Этим вечером мы все напиваемся сливовым бренди. Людовик уехал в Лиль, стоит невыносимо душная ночь. Наши комнаты на первом этаже, но даже при открытых окнах нет ни дуновения ветерка, поэтому мы остаемся в одних сорочках, обмахиваемся веерами и выжимаем лимоны на руки и шею от надоедливых комаров. Мы бросаем дольки лимона на пол, и вскоре пол напоминает желтый ковер.