На брови запекшаяся кровь, на подбородке ссадина. Его руки подхватывают меня, и я практически не стою на ногах, он держит.

– Ты где был? – еле слышно шепчу ему.

– Все время тут, ты же сказала никуда не уходить.

– Но мы тебя не нашли.

– Я умею прятаться. Так что там? Детей от меня собралась рожать? – Он снова обнажает в улыбке зубы. У него хитрющее веселое лицо, и его совершенно не волнуют раны. Зато они беспокоят меня, ну или я просто пытаюсь уйти от разговора.

– Пошли.

Оторваться от него стоит усилий, будто он меня к себе приклеил. Но когда мне это наконец удается, мысли хоть немного проясняются. Я усаживаю Бродягу на кровать, и он тут же падает на нее.

– Эй!

– Что? Ты же за меня собралась замуж, а мне нельзя прилечь рядом?

– Не надо со мной так, – говорю совершенно серьезно.

Бродяга отмахивается.

– Как так?

У меня в ванной есть маленькая аптечка, я достаю оттуда перекись и вату, пластыря, увы, нет.

– Ты флиртуешь, мне это не нравится.

– У тебя какие-то проблемы с флиртом?

– У меня проблемы с тем, что ты слишком уж со многими флиртуешь, – закатываю глаза и принимаюсь протирать ссадины.

Бродяга шипит.

– Что это было?

– Хм… месть. За одного хорошего человека, которого обидели дружки Антошки.

– Александра? Ее так зовут?

– Видела видео? – горько усмехается он, будто подозревает, что и я участвую в распространении этого контента. – Мы недостаточно отомстили, если эта информация тебе что-то даст. Я бы повторил.

– Не надо, тебя же уволят и…

– И что?

– Ну это нехорошо, верно?

– Ну раз Леди Джейн говорит, что это нехорошо…

– Не называй меня так.

– Тебя все так зовут, а мне нельзя?

– Нельзя.

Я продолжаю обрабатывать его лицо антисептиком, как вдруг мир, покачнувшись, меняет линию горизонта. Бродяга подхватывает меня и сажает к себе на колени. Я не успеваю ничего сказать или закричать, как уже чувствую под собой его бедро, а на спине его руку.

– Что ты…

– Так удобнее, – хитро улыбается он.

– Ты… не можешь…

– Могу. Да ладно тебе, брось, ты же не собралась в меня влюбляться, верно? Значит, опасности нет. Только брак и дети, ничего лишнего.

– Ар-тем…

– Все зовут меня Бродягой, ты тоже можешь, – предлагает он. Рука касается моих лопаток и волос. Он рассматривает одну за другой пряди, перекидывая их из-за спины и укладывая мне на плечо. Потом глубоко вдыхает, выдыхает и закрывает глаза.

– Не хочу, – тихо отвечаю, прикладывая вату к его разбитой брови.

Он слегка поворачивает голову и утыкается лбом в мою ладонь. Я замираю, жду, а потом, переложив вату в другую руку, провожу пальцами по его колючим коротким волосам. Бродяга притягивает меня ближе к себе, и, мне кажется, между нами происходит что-то интимное, что-то сложное. Я чувствую, как Артем напряжен, будто понимает больше меня. И я боюсь даже предположить, в чем дело. Просто глажу его по голове.

– Мне пора.

И он, подхватив меня на руки, встает. Раз – я оказываюсь на кровати. Два – он укрывает меня лежащим в ногах пледом. Три – открывает окно.

– Стой!

– Увидимся, принцесса.

И исчезает, с легкостью выпрыгнув в окно. Воплощение всех моих романтических грез только что ускользнуло, как ему и подобает.

Седьмая глава

ТОРЧУ У КАБИНЕТА РЕКТОРА в ожидании отца уже почти полчаса. С другой стороны, за это время я успела подготовить доклад по философии на завтра, а значит, могу с чистой совестью поваляться на диванчике в оранжерее или поиграть на виолончели, как раз никого не будет дома до вечера. По понедельникам у Веры гимнастика и дополнительные занятия по английскому, а потом еще и ужин с родителями Антона. Папа обещал подбросить меня до дома, прежде чем умчаться к маме в загородный клуб, где они проведут следующую пару дней. Я уже пожалела, что не предложила просто вызвать такси, уже была бы в оранжерее.

Наконец дверь ректорского кабинета открывается и на пороге появляется папа.

– Так, еще буквально полчаса и поедем, – говорит он, и они с ректором уходят куда-то по коридору.

«Полчаса» звучит многообещающе.

Собираю вещи, закидываю на плечо сумку и встаю, чтобы прогуляться. Я не бывала в этой части института. Она не выглядит такой современной и свежеотремонтированной, как другие. Тут сохранилась старинная лепнина и картины в массивных рамах, есть фальшколонны и обитые бархатом стулья вдоль стен, как в каком-то музее. Мне тут нравится, и я брожу мимо кабинетов администрации, бухгалтерии и деканата.

В одном из закутков обнаруживаю лестницу – тоже старую, с древними деревянными перилами и без освещения. Скорее всего, студенты ею не пользуются, ведь все, что им предоставлено, было тщательно осовременено. Лестница ведет вниз, на второй этаж, где меня встречает темный коридор. Окна затянуты портьерами, будто это место совершенно необитаемо, раз даже лучам солнца сюда нельзя.

На дверях нет табличек, и они не выглядят так, будто кто-то ими пользуется, только в конце коридора брезжит свет. Иду туда, чувствуя себя героиней романа, которая бродит по заброшенному замку. Пыльный воздух, таинственная темнота, высокие потолки и причудливые люстры. Сейчас тени оживут, и ко мне навстречу выйдет мрачная горничная со свечой и бельмом на глазу.

Тени и правда оживают. Но навстречу идет никакая не горничная. Конечно, я узнаю бритую голову, ленивую неторопливую походку, белую майку и рабочий комбинезон, спущенный до талии. Рукава едва не волочатся по полу, в зубах у Бродяги зажат маленький фонарик, бросающий слабый отсвет на лицо. Белый лейкопластырь, приклеенный к брови, выделяется особенно сильно, напоминая о пятничном вечере, с которого, кажется, прошли не выходные, а целая вечность. Артем то и дело оборачивается, но не выглядит напряженным. Складывается ощущение, что он делает что-то привычное.

Я не успеваю даже задуматься, как уже прячусь за одну из фальшколонн. Наверное, нужно о себе заявить, вместо того чтобы шпионить, но… он вроде как тоже шпионит, разве нет?

Бродяга приближается к одной из дверей, смотрит по сторонам, потом быстро достает из кармана что-то настолько маленькое, что не разглядеть, и садится перед дверью на колени. Фонарик, зажатый в зубах, бросает свет на замочную скважину, и я на сто процентов уверена, что прямо сейчас наблюдаю за взломом. В висках начинает пульсировать кровь, лицо пылает. Плохой знак. Я в отчаянном положении человека, который сейчас совершит глупость, о да, я себя знаю! И, конечно, делаю шаг вперед. Как только дверь