в гардеробе с книжкой, ото всех спрятавшись. То есть потусуешься и все такое. Познакомишься с кем-то, я сама тебя познакомлю.

– Почему ты мне это предлагаешь?

Вера никогда официально не звала меня на свои праздники, это подозрительно.

– Антон считает, что тебе пора вливаться во взрослое общество. Я с ним согласна.

– Вы что, масоны? Будет обряд посвящения?

– Лида, прекрати! Будь посерьезнее!

– Масонство – это о-очень серьезно. Пьер Безухов…

– Лида! Прошу. – Она выдыхает, будто прямо сейчас совершает над собой огромное усилие. – Я… могла бы помочь тебе с прической.

– Мы прямо как сестры Беннет…

– Не на-чи-най! – Она выставляет перед собой руки и строго смотрит, прямо как отец, когда злится. – Ну так что? Только никаких платьев, у тебя вполне можно найти что-то… – Она двигает одну за другой вешалки. – Что-то… – И еще одну, и еще. – Что-то… нормальное. Как насчет… вот! Просто юбка. С чем ты ее носишь?

– С блузками или…

– Нет, я думаю, что мы могли бы открыть плечи. Быть может, какой-то топ?

– Нет! Нет.

– Хотя бы что-то в обтяжку.

– Вера…

– И выпрямим волосы.

Чувствую себя куклой Барби из старой коллекции, которую хозяйка нарядила во все новое, и оно ей совсем не подходит. Ни по фигуре, ни по фасону. Облегающий лонгслив мешает, аж кожа чешется. Волос как будто слишком мало. Вера их вытянула и оставила распущенными. Я себе не очень-то нравлюсь, но мама и сестра в восторге.

– Повеселитесь, девочки! Лида, как только устанешь – ложись в кровать.

– Ага…

Не стоит ей говорить, что вечеринки мне точно не на пользу, ведь мама не меньше Веры мечтает, чтобы я нашла себе друзей.

– Сколько гостей придет? – спрашиваю я Веру, когда мы остаемся одни.

– Человек пятьдесят, как обычно. Большая часть моего курса и так, точечно, с других.

– М-м… хорошо.

Я нервничаю. Но на удивление, когда дом заполняется народом, на меня никто не обращает внимания. Некоторые даже проходят мимо, не поздоровавшись, а может, просто не узнав. Мои волосы никогда не были такими гладкими и длинными, я даже не знала, что их можно сделать настолько прямыми, и рыжий цвет кажется ярче обычного. А одежда никогда не была настолько заурядной, чтобы встретить еще трех девчонок в подобных лонгсливах глубокого бордового цвета.

– ЗА ПЕРВУЮ НЕДЕЛЮ УЧЕБЫ! – вопит, развалившись на столике конца XIX века, крикливый друг Антона и размахивает зажатым в руке пивом. Все начинают галдеть в ответ, даже Вера смеется и обнимается со своей подружкой Аней.

Включается музыка, люди разбиваются на группки. Я встаю к подоконнику и терпеливо жду, когда все закончится. Мне не интересно происходящее. И избегать общения с Артуром та еще задачка со звездочкой, он вырастает передо мной всякий раз, как я останавливаюсь где-то дольше чем на пару минут. Больше всего он напоминает мне мистера Коллинза, который мечтает улучить минутку и поведать мне о своей жизни под покровительством леди Кэтрин де Бёр[8]. Только эта мысль вызывает у меня смех, и, вполне вероятно, я хожу по гостиной, улыбаясь, как дурочка. Что ж, нечего жаловаться на то, что меня сторонятся.

– А давайте посмотрим, как Александра Великая показала себя во всей красе! – орет Крикливый, опять забираясь на столик, и включает с телефона видео, передающееся на большую плазменную панель, которая висит на стене.

Девушка с короткими синими волосами пытается убрать остатки еды, опрокинутой кем-то на пол, не удерживается на ногах, покачивается и падает на четвереньки. При этом неприлично задирается край ее короткого форменного платья, становится видно белье, девушка переваливается на бок, и оказывается, что весь ее фартук и щека в красном соусе от спагетти. Видео, проигравшись до конца, начинается снова, и снова, и снова.

Невозможно. От обиды за девушку у меня самой чуть не проступают слезы, так что я пересекаю комнату и, вырвав у Крикливого пульт, выключаю телевизор. Потом забираю телефон из его руки и засовываю в цветочную вазу, стоящую у столика. Там нет воды, но ему об этом знать не обязательно.

– И живо слезь со столика, это антиквариат! – велю ему, скрестив на груди руки.

– У-у-у-у! – воет Крикливый, остальные подхватывают. – Вот поэтому, дорогуша, – на мое плечо ложится его неожиданно тяжелая рука, – мы тебя никогда и не зовем на тусовки. Ты кайф обламываешь.

Я пытаюсь вывернуться, но Крикливый продолжает сжимать мое плечо, глядя в глаза совершенно без улыбки. Взгляд у него злобный, как у пакостливой собачонки.

Я даже начинаю опасаться, что он сейчас толкнет меня, только вот происходят события, которые полностью меняют фокус внимания толпы. Дверь с грохотом распахивается, и я слышу за своей спиной:

– Убери. От нее. Руки. – Громкий голос Артема заставляет диджея вырубить музыку.

Бродяги стоят, засунув руки в карманы толстовок, и смотрят на Крикливого убийственными взглядами.

– Вас сюда не звали. – Навстречу гостям выходит Антон, ставит на столик бокал вина и закатывает рукава.

– О, у меня автоматическое приглашение, тебе так не кажется? – Артем очень зол, его вид пробирает до мурашек.

– Что вам надо? – Антон понижает голос.

Вера пытается выйти вперед, но он не дает ей, отпихнув в сторону. Она покачивается, и бокал вина летит на светлый ковер, а я еле успеваю отпрыгнуть. По юбке расплываются алые пятна, будто кровавые.

Бродяга меня не замечает, его взгляд прикован к Антону, потом он медленно, как хищник, переводит его на Крикливого, который уже спрыгнул со столика и теперь стоит рядом со своим другом. Никто ничего не успевает понять, когда кулак Бродяги прилетает в голову Крикливого. Тот вопит. На Артема кидаются сразу несколько человек, и начинается драка. Как в кино, только страшнее. Я слышу хруст носов и удары кулаков, но самое главное – чувствую опасный запах крови, потому что рядом со мной топчется кудрявый друг Бродяги с разбитой губой.

– Лида, звони в полицию! – кричит Вера.

– Вер, их же…

– Мне ПЛЕВАТЬ, что будет с этими животными. Они пришли в НАШ дом и устроили ДРАКУ. – И она сама достает телефон.

– Что, Антон, вызовем полицию? – Мы обе переводим взгляд, услышав это. Бродяга прижимает Антона к полу и с улыбкой смотрит на него.

– Я…

– Будь решительнее, Антоша. – Бродяга смеется, капля крови с его рассеченной брови капает прямо на лоб Антона, пока тот скалится, пытаясь вырваться.

– Пошел к черту!

– Уверен? – Бродяга встряхивает противника, и тот вдруг перестает сопротивляться.

– Отпусти, серьезно! Это не смешно, – просит он немного жалобным тоном.

Драка прекращается. Оба друга Бродяги так и застывают, держа за грудки по одному противнику. Кудрявый,