Дочку Анна всегда хотела, всю жизнь… Но не дал господь.Хорошо живут они с Петром, жаловаться грех, а детей нет и не было, и, хотяженились по великой любви и с годами страсть между ними не остыла, нет-нет да иначинаешь задумываться, когда тщательно закрашиваешь басмой предательскиесеребряные нити на висках: все-таки любовь мужчины и женщины – это две разныелюбви. Что, если не сегодня-завтра прельстит взгляд Петра такая вот легконогая,статная, с мрачноватыми серыми глазами? Или стихийная секс-бомба вроде цыганки?Как тогда жить, что делать? Иногда она сама, нарочно, из какой-то потаенной,глубинной вредности, устраивала себя мучительные испытания: когда брала в домгорничную или повариху самой вызывающей внешности и развязности. Но какое-товещее чувство уверенно подсказывало: бесполезны все их взгляды, и охи-вздохи, иоткровенные авансы – Петр никого не замечает, когда рядом Анна, а когда ее нет,думает только о ней. Ну и слава богу, ну и хорошо, значит, можно не тревожитьсяот того, что одна немыслимая красавица стоит сейчас бок о бок с Петром, адругая трясет перед ним тугими грудями… кстати, на блондинке тоже нету лифчикаи с грудями там тоже все обстоит как надо, даже на женский, ревнивый Аннинвзгляд!

– Нет, дороговато, – с сожалением сказала блондинка и пошлапрочь, легко ступая своими высоко открытыми, точеными ногами и оттягиваяносочки, как танцовщица.

– Дороговато ей! – проворчала вслед цыганка, не без ревностипровожая взглядом эту своеобразную, летящую поступь. – Вяленая рыба не женскаяеда, правда, баро?

– Правда, – согласился Петр. – Моя жена воблу не ест – этомои забавы. Ладно, давай десяток королевских, да смотри, чтобы все были такие,как этот, один в один!

– Ах, баро, какой-то же ты золотой, изумрудный,брильянтовый! – словно не веря своему счастью – сразу на двести рублей продалатовару! – забормотала цыганка, проворно швыряя лещей – ничего не скажешь, онибыли отборные, один другого краше! – в подставленный Анной пакет. – Желаю тебежизни десять тысяч лет, и жене твоей, и детям!

Получила деньги, подхватилась с места и понеслась невестькуда, взвихривая пыль веерами своих пышных юбок и не обращая никакого вниманияна оставленную рыбу. Ей вслед недоуменно посмотрела немолодая чеченка, одна измногочисленных перекупщиц вяленого товара.

– Сейчас вернусь! – крикнула ей цыганка. – Деньги мужу отдами вернусь!

Чеченка кивнула, опасливо огляделась – и приняласьперебрасывать одну за другой самые лучшие рыбины из цыганкиной кучи в свою.

Анна и Петр исподтишка переглянулись, рассмеялись и пошли кмашине, справедливо рассудив, что вмешиваться в маленькие секреты большогорыбного бизнеса, как, впрочем, и в сложные межнациональные отношения, им нетрезону.

– Десять тысяч лет жизни, с ума сойти… – пробормотал Петр. –На что ж я буду похож через десять тысяч лет?

Анна исподтишка окинула мужа любящим взглядом. Вот уж правдачто, не про него ли песня сложена: каким ты был, таким остался, орел степной,казак лихой? Среди тихих, медлительных, беловолосых увальней владимирскойдеревни Заманихи он один был такой – яркоглазый, дерзкий, с темно-каштановымкурчавым чубом, и впрямь очень похожий на лихого казака – на Григория Мелехова,каким его сыграл в фильме «Тихий Дон» артист Глебов. Анна тоже чем-тонапоминала Аксинью, разве что была статью не полной, а тонкой – не только вюности, но и до сих пор сохранила девичью стройность. Они с Петром и сейчас красиваяпара – оба высокие, подтянутые, худощавые, с точеными лицами и темнымиволосами, только Петр синеглазый, а у Анны глаза черные, оба на редкостьмоложавые, а уж в прежние годы были вообще на загляденье, старые фотографии,еще свадебные, просто-таки слезу умиления вышибают у всех, кто их смотрит.

Никто, никто не мог сравниться с Петром по стати, удали,красоте, даже Ванька Бушуев, даром что был тоже красавец не из последних иудалец, каких мало. Но до Петра не дотягивал, оттого и злобствовал, оттого и цеплялсяк сопернику, как репей… Нет, репей безвредный, он только оцарапает, ну, одеждупопортит, это в худшем случае, а Ванька из одной только ревности и зависти кПетру едва не изломал им с Анной жизнь… сам за это и поплатился, черная душа!Сгинул в безвестности, в позоре. Вот уж сколько времени с тех пор прошло, ажалят порою воспоминания тех тяжких лет… и притом, что были они пороюневыносимыми, они же остались и самыми счастливыми, самыми яркими годами вжизни Анны, это она теперь понимает. Потом все было – и богатство, иблагополучие, которое заслуженно пришло к Петру, великому труженику, и любовьих цвела пышным цветом, по сию пору не отцвела, а все же не было больше тоговысокого накала чувств, того горения, какое испытывали они когда-то… как ни странно,благодаря Ваньке Бушуеву, грозившему их разлучить. Не удалось!

– Глотнешь?

Анна очнулась. Бог ты мой, ну чуть ли не утонула в печальныхмыслях! Даже не заметила, как они с Петром забрали покупки и дошли до машины,как сели. Петр уже успел разложить на газетке одного из только что купленныхлещей и открыть бутылку своего любимого «Красного сокола».

– Нет уж, сам пей. А я лучше «Крем-соды» попью.

Она не любила пива, даже безалкогольного, вообще никогда непила. Петр же, принципиально не берущий в рот спиртного с той самой ночи, когдаиз-за лишку выпитого попал под неусыпное, злобное подозрение Ваньки Бушуева,употреблял теперь только безалкогольное пиво: и то лишь ради непревзойденного,классического сочетания двух вкусов – пива и вяленой рыбы. Это был своего родаритуал: купить на Канаве рыбца, открыть бутылочку ледяного, запотевшего втермосе-холодильнике «Красного сокола»… Вон как вгрызается в соленое, сочноерыбье мяско! Анна никогда не спрашивала мужа, почему он так любит есть вмашине, но догадывалась: вспоминает о молодости, когда работал шофером натурбазе и частенько вот так перекусывал воблой и пивком. Не безалкогольным,конечно, тогда ни о чем подобном не слыхали, – обыкновенным «Волжским». В этомбыла особая доблесть, чтобы глотнуть в пути пива, а потом уйти от ВанькиБушуева, который стерег каждый шаг Петра Манихина и готов был за один толькозапах алкоголя упечь за решетку, если уж не удалось пришить то страшное дело.Анна читала: вот так же какой-то ловкач посадил гангстера Аль Капоне не засовершенные им страшные преступления, а всего лишь за неуплату налогов. Хотя, сдругой стороны, за пьянство за рулем Петра вряд ли посадили бы – ну, отобралибы права, чего еще?

А впрочем, нет, Ваньке главное было – найти, как в неговцепиться, – и он не оторвался бы, присосался бы намертво, не успокоился бы надостигнутом, точно посадил бы!

– Извините… извините, можно вас спросить?

В окошко просунулась золотистая голова, блеснуливстревоженные серые глаза. Да ведь это та самая красотка, которая торговалась сцыганкой из-за лещей!