воронки. Взбешенная стихия словно пыталась поглотить корабль. Он то проваливался глубоко вниз, то выныривал из глубины, ложился то на правый, то на левый борт, обливаясь пенистыми валами и брызгами. Но даже этот ужасный шторм сам по себе был не столь страшен — Балтика и прежде не баловала моряков. Но то, что предстало взору сигнальщика и находящимся в ходовой рубке, ужасало. Корабль на глазах до самого клотика мачты окрашивался в белый цвет. Начиналось обледенение, быстрое нарастание льда, грозя "Альбатросу" опрокидыванием. Не подозревал Семен, что у смерти может быть такое невинное белое и даже ангельское лицо. Глубоко в душе, вызывая дрожь, повеяло холодом. "Нет, этого не может быть, потому, что быть этого не может…" — противилось злой реальности сознание, подчиняясь юному жизнелюбивому сердцу.

Сигнальщик, наклоняя голову, прятался за ветроотбойником от налетавших волн и брызг. Его шапка и шинель покрылись коркой льда. Вахтенный офицер, приоткрыв тяжелую металлическую дверь, выглянул из ходовой рубки и повелел Семену укрыться в ней. Там среди приборов и устройств за спиной рулевого, держась за перила небольшого ограждения, стояли пожилой командир корабля, капитан второго ранга Румянцев, которого все в экипаже называли "батей", и его помощник — капитан третьего ранга Веселов. Вопреки своим фамилиям, они мрачно смотрели в окна, точнее, в отверстия между наростами льда. Обледенения и прежде случались, но это происходило недалеко от родной базы. А здесь, по свежему докладу штурмана, до Лиепаи оставались целых 100 миль.

Медленно, словно двигаясь против ураганного ветра, тянулось время, заставляя мучительно вслушиваться в шум и грохот ледяного шторма. Вдруг устремившаяся на корабль очередная, напоминавшая цунамскую, волна сломала сигнальную мачту, которая со страшным грохотом упала на рубку, заслонив полностью центральное окно. Рулевой инстинктивно закрыл лицо руками.

— Матрос, держи штурвал! — крикнул батя. — Спокойно.

Хотя было видно, как у самого командира нервно подергивались мышцы лица.

— Ужас, что думаете? — через некоторое время спросил его шепотом помощник. — Дотянем?..

Командир, еле удерживая равновесие, отозвал офицера чуть в сторону, не заметив рядом стоявшего Семена, и так же тихо ответил:

— Не знаю, слишком быстро нарастает лед…

Сигнальщик, невольно услышав этот разговор, посмотрел в заднее окно на мостик и не поверил глазам: там тонкие, как мизинцы, шкерты утолстились до размеров зажатых кулаков Семена. "Всего каких-то три месяца остались до схода с корабля, и вот так все закончится? — больно давили мысли. — Родители, Оля… Как же это? Господи, не допусти!"

Вся жизнь, приобретая особую неизмеримую цену, проносилась перед глазами со скоростью шальных волн. Он вспомнил Рождественский вечер ровно три года назад, когда приехал в село из мореходки на каникулы…

***

Тогда он и Оля с большой шумной компанией парней и девушек отправились колядовать. Они подходили к ярким окошкам хат, за которыми хозяева готовились к встрече великого дивного праздника, и пели:

Рождество Христово, Ангел прилетел,

Он летел по небу, людям песню пел:

"Все люди, ликуйте, той день торжествуйте,

День Христово Рождество!.."

Благодарности. Поздравления. На исходе святого вечера, по просьбе Семена, вся веселая компания отправилась к хате игумена Павла. Батюшка всех щедро поблагодарил за колядку, поздравил с праздником Рождества Христова и направился к Семену. Курсант хотел взять благословение, сложив крестом руки, но отец Павел, подойдя, обнял его и прослезился от радости… Затем под мелодичный скрип снега Семен и Оля отправились далеко за село, где, как им казалось, январские звезды во главе с луной были еще ярче и светили только им двоим. И милое личико Оли словно купалось в сиянии небесных светил.

— Какую же тебе звезду снять с неба? — отражая глазами чудесные небесные огоньки, сказал весело Семен. — В эту ночь надобно отыскать Вифлеемскую…

— Я сначала выберу самую яркую, а тогда тебе повелю ее снять… — молвила Оля. — Я поймала тебя, Сема, на слове, так что готовься… Одно плохо: звезды не греют.

Она, соединив и подняв руки, потерла их одну о другую.

— Я их возьму и каждый пальчик твой перецелую, сердцем согревая… — пропел Семен.

Он, сняв варежки, взял руки девушки в свои огромные ладони и поднес к губам.

— Как тепло, ты их и в самом деле согреваешь сердцем… — нежно произнесла Оля.

Юные люди рассмеялись и продолжили путь. Они высказывали друг другу свои так похожие мечты о той чудесной и сказочной земной стране будущего, которая непременно должна была их дождаться. Только звон церковных колоколов, созывавших на Рождественское богослужение, вернул их в настоящее. Они медленно направились к чернеющему вдали и оживленному огоньками окон селу.

— Как быстро пролетел вечер, Сема, — с грустью сказала Оля.

— Да, к сожалению… — вздохнул Семен. — Сейчас придем, я тебя уложу спать, — пошутил он, — а сам отправлюсь с родителями на Рождественскую службу, да и отца Павла хочу обрадовать. Он ведь очень добрый, относится ко мне, как к родному сыну.

— Ты таким верующим стал, а я с годами наоборот — растеряла веру.

— И все равно я помолюсь сегодня за нас, чтобы Господь помог нам осуществить мечты.

— Я больше верю в нашу любовь. Она для меня сейчас — бог…

— А я читал, что Сам Бог есть любовь. Он — источник ее.

— Я, Сема, одно знаю наверняка: то, что я к тебе испытываю, точно не может быть от этого тленного мира.

***

"А может, обойдется… — вернувшись в жестокую реальность, тешил моряк себя надеждой. — Ведь немыслимо, чтобы вот так… У Саши хоть могила есть. А мы все в корабле, как в большом металлическом гробу, уйдем на дно ни за что, ни про что".

— Товарищ командир, экран погас, — вдруг прервал и без того ужасные раздумья Семена молодой радиометрист у станции "Дон" для обнаружения надводных целей.

— Только этого нам не хватало, ведь, как ты докладывал, впереди, совсем рядом, две цели, два судна, — процедил сквозь зубы батя. — В чем причина?

Матрос посмотрел через заднее на половину закрытое льдом окно рубки на мачту, расположенную на мостике, и с испугом в глазах доложил:

— Антенна не вращается, напрочь замерзла.

— Остается одно — идти вслепую… — уныло произнес командир. — Туда не добраться. Смоет за борт.

"Нет, мы не погибнем, надо с Божьей помощью и со смертью воевать", — приказывал себе Семен. Он отвернулся в сторону и перекрестился, ощущая на груди крестик, к которому припаял ушко и уже больше года носил на веревочке. Матрос снял с переборки пожарный топор и обратился к бате:

— Разрешите мне попробовать,