Именем Анны - Татьяна Губоний

Лунный жук. Семейство сверхъестественных явлений, покровы тела нематериальные, происхождение: побочный эффект ворожбы.

Этот слёт был для него третьим. Шумным, утомительным и бесполезным.

Гостевой пропуск серьезно пострадал от нервного скручивания – «конференция», чтоб её. И что за прелесть – «по защите климата!». Но для прикрытия совсем неплохо. К тому же, он настолько устал от постоянного чувства недовольства собой, что момент короткой радости принял с благодарностью – за глобальное потепление с него точно не спросят.

По-парижски нелюбезный официант вскользь поинтересовался, всё ли в порядке у русского месье – уже почти регулярного клиента – и исчез, не дождавшись заказа на повторный кофе. Неужели понял, что у месье не идёт из головы лунный жук?

Голова небольшая, с крупными глазами. Усики умеренной длины. Верх тела визуально уплотнён.

Упрямо возвращаясь к сохранённым в памяти строкам из энциклопедии, месье, что называл себя Лентом, не отвлёкся от своих мыслей даже тогда, когда мимо прошёл светлый.

Светлых в Париже всегда было много, и обычно они сливались для него в неразличимый фон. Приходилось даже этому слегка способствовать и «отключаться», чтобы не мешали искать тёмных. Особенно сейчас. Особенно этого. Неуловимого, как лунный жук. Только лунный жук, будучи рикошетом поспешно выполненного приворота, при всей своей неуловимости, совершенно безвреден, а вот загадочного тёмного, нарушившего спокойствие Парижа и окрестностей, безвредным не назовёшь.

Последние несколько недель этот тёмный колдовал много и неаккуратно, чем безжалостно рвал мембрану и открывал путь неразумной и голодной нечисти. Обычные люди пока ничего не чувствовали, но тёмный мир уже паниковал в предвкушение катастрофы. Потому и пригласили не рядового наемника для отлова нечисти, а именно его, главу зелёного клана, без малого столетнего ведьмака.

На секунду он представил себя дряхлым стариком и ухмыльнулся. Нет, по человеческим меркам он выглядел неплохо – на натруженные пятьдесят. Как тёмный мог бы и лучше, если бы обращал на это хоть какое-то внимание. А мимо снова прошёл светлый. Тот же.

Оторвав взгляд от давно опустевшей чашки, Лент скользнул глазами по кованым завиткам круглого столика и треснувшей спинке стула, пустующего напротив, невольно отмечая, что Париж, как всегда, щеголяет старьём не хуже антикварной лавки, и зацепил в фокус взгляда длинный серый плащ. Плащ был новым, а аура его владельца – старой. Слишком похожей на ту, что прошагала мимо с минуту тому назад.

Вернусь домой – возьму отпуск, подумал он и плюнул. В переносном смысле слова, разумеется. Всего лишь отметил про себя, что светлые ему сегодня неинтересны. Две недели поисков «лунного жука» сидели у него в печёнках непереваренными сэндвичами и затхлыми запахами дешёвых гостиниц Парижа. А дома ждали Алевтина, Пыж, Череп...

И снова прошёл светлый!

«А ну-ка сядь!» – Лент редко кидался на прохожих. Он и сам не до конца понял, что на него нашло. Какое ему дело до безвредного экстрасенса? Хочет создавать иллюзии и разгуливать в них по улицам – пускай ходит. Право имеет, бульварное кафе – место публичное… Слово-то какое, тьфу, – публичное – раньше так величали бордели, и слово это он не любил – оно вызывало у него раздражение.

Извини, светлый... Плохо у меня нынче с терпением – было, да всё вышло.

Светлый остановился. Вздохнул. Сел напротив. Дама?

От сердца немного отлегло. Дамы любопытны, и эта – не исключение. Наверняка почуяла профессионала, а определить, кто таков, не смогла. Он и сам был любопытен. Правда, очень давно. Огонёк интереса в его глазах угас, толком так и не вспыхнув.

«Кончай сыпать феромонами».

Вот, зачем сказал? Вероятно, из-за никак не сбывающегося сильнейшего желания хоть кого-нибудь запугать. Он, конечно, тот ещё страшный серый волк, настоящий французский лё лу гри – к тому же уставший – но разве не он ещё недавно считал себя джентльменом? Стало не по себе. От «ах, позвольте» и «будьте так добры» он дошёл до ненужных эмоций и грубости.

Посмотрел вниз, на пустую чашку в кремовых потёках, подумал, что от парижских сливок у него изжога – не стоило заказывать «венский» – и только потом вспомнил про светлую.

«Чего кругами ходишь?»

Он видел, что она его боится и не думал, что вообще заговорит, но она заговорила: – «Вы зелёный, да?» – Вздох и взмах ресниц, хм. Он-то зелёный, а вот откуда об этом знать той, кому положено людей врачевать, а не в ведьмовских кланах разбираться – это вопрос.

«Как зовут?»

«Мими, месье».

Сказала и смутилась.

«Псевдоним. Я танцую в «Лидо».

Он сразу пожалел, что велел ей сесть. Хороший, должно быть, экземпляр – такие лучше рассматривать в полный рост. И желательно – в одной из балетных позиций. Канканы «Лидо» ещё никто не переплюнул, туда со всего света собирают самых длинноногих девиц.

«А на самом деле как зовут?»

Спросил, чтобы спросить. Это было незачем им обоим. Ему – незачем знать её настоящее имя. Ей – незачем откровенничать. Но она ответила: «Мина», и он почувствовал, что не соврала – чувство правды было его врождённым даром. Не длиннее сценического псевдонима, названное ею имя было настоящим, и он уставился на неё в упор.

Перед ним сидела кукла Барби. Смуглая кожа, длинные светлые волосы, карие глаза… К цвету волос при таком оттенке кожи могли возникнуть вопросы, но дамы меняют масть не для отвода глаз, а по велению моды. Плюс ко всему, с такими навыками иллюзий, как у этой цыпочки, примитивные способы практической маскировки, как ни крути, смысла не имели.

«Целительствуешь, Мина?»

Она смотрела внимательно и тревожно, пристально изучая, буравя его глазами. Даже губу прикусила. Хорошенькая! Он бы с такой и поближе познакомился… лет тридцать тому назад.

«Что молчишь, француженка, ответствуй. Заодно расскажи, отчего ты меня понимаешь».

Французский язык он знал прекрасно, но она понимала его и без того. Сам по себе мыслеформ не был чудом, он был обычным языком общения тёмных, разновидностью телепатии, для тех, кто не желал загреметь в психушку, вот только светлым знать тёмных секретов не положено. Она почему-то знала, но это чужая проблема, а вот зачем он, Лент, завёл разговор с незнакомой светлой на языке тёмных – это уже вопрос к нему. Впредь стоит быть осторожнее. Париж, всё-таки. Мало ли здесь таких, как она?

«Я не француженка, месье, я американка. Родилась на Филиппинах. На американской военной базе».

Снова глубокий вздох и глаза долу. Американка, Филиппины, Париж. Лишняя информация, но он расслабился – она говорила правду, а когда люди говорят правду – это всегда хороший знак. К тому, что нынешняя жизнь тасует людей по земному шарику, как карты, он давно привык. Отметил только, что на прямые вопросы гостья отвечать не торопится. Значит, предположение о простом любопытстве можно отбросить.