Знакомая комната уцелела, только полки оборвались и битые светильники валялись на полу. Кувшины с маслом тоже разбились, и мы переглянулись, понимая, что пламя может закрыть для нас дорогу обратно. Но внизу были прочные опоры, возведенные еще критским Миносом, которые выдержали два жутких землетрясения. Я подумал, что стоит рискнуть, и «журавли» согласились.

Внизу царил мрак; мы сделали из собственных одежд факелы для двух светильников, в которых еще сохранилось масло, ну а засветить их было от чего. Нащупав тайную нить, все еще привязанную к столбу, подняв лампу повыше, я возглавил цепочку.

Все здесь перемешалось: там, где толчок повалил сосуды и полки, нам пришлось шлепать по вину и маслу, ступать по рассыпанной чечевице или кунжуту. И едва мы пересекли старинное хранилище для оружия, как сразу заметили в узком просвете колеблемые ветром факелы и услышали отчаянные вопли дерущихся. Полагаю, там как раз располагалась сокровищница. Но «журавли», молчаливые и надежные, даже не подумали оставить меня. Мы жили единым стремлением, и эта хворь не могла к нам прилипнуть.

Наконец мы достигли «стража». Неподалеку сверху рухнули тяжелые каменные глыбы, и череп чуть выступил из земли, стали видны челюсти и крепкие зубы, наверно, в день смерти он был совсем еще молод. «Журавли» поежились, но мне он казался старым другом, и я не ощущал зла в этом оскале. Меня более смущал ветхий столб, посему я приложил палец к губам, и мы прошли мимо него на цыпочках.

Потом мы увидели перед собой дверь, уводящую наверх, из-под нее пробивалась полоска света; мы крались бесшумно, и, приложив ухо к дереву, я услышал за дверью слова обряда.

Я коснулся двери, опасаясь, что ее заклинило. Однако она неслышно повернулась – масло не просохло еще с последнего раза. Сжимая оружие, мы проскользнули внутрь; прихожая была залита неровным светом. Мы пересекли ее, направляясь к огромной лестнице, обагренной заревом пожарища. Но здесь, внизу, горели светильники, и к дыму подмешивался аромат благовоний. Жестом велев всем молчать, я поглядел вперед.

Страхом и горем был наполнен этот обряд. Жрецы и жрицы служили в повседневных одеяниях, заменив какой-нибудь тряпицей деталь священного облачения, на богатых подножиях стояли светильники из простой глины, неумытый мальчишка держал позеленевшую курильницу. Битые драгоценные вазы лежали посреди вытекшего из них масла, а священный елей был разлит в кухонные горшки. Белый трон Миноса между двух грифонов оставался пустым.

Грязные лица толпы были обращены в сторону углубленного в полу святилища. Возле него стояли бледные от страха иерофанты[100]в рваных и подержанных позолоченных одеяниях – словно шуты в обносках какого-нибудь бога, проданных по случаю хитрым слугой. Их речитатив, дрожащий, как мольба нищего, наполнял храм неразборчивым бормотанием, прерывавшимся иногда хриплым кашлем, когда ветер направлял дым в лицо кому-нибудь из них.

Внизу, в земляном дворике, расставив ноги перед священным лабрисом, стоял обнаженный муж, коротконогий, широкоплечий, весь – грудь, спина, ягодицы – заросший густым черным волосом. Тело Минотавра поблескивало елеем, которым старик и старуха умащивали его полупарализованными руками. Ниже шеи это был земной, обычный человек, а выше – голова быка, спокойного и величественного, с завитками на лбу и длинными рогами. Великолепная маска работы Дедала глядела серьезным хрустальным взглядом на это жалкое зрелище.

Сквозь речитатив пробивались звуки битвы, приглушенные стенами: лязгало оружие, грохотали камни, ревели мужи, визжали амазонки. Друзья оставались верны нам. И тогда, издав боевой клич, я кинулся вперед.

Служители с криками рассеялись, старики и старухи бросились к двери, расталкивая друг друга. Сильные не стеснялись ступать по упавшим. В беспорядке рванулись вперед несколько стражников, окружавших престол Миноса. Я решил, что с ними справятся и «журавли». У меня оставалось лишь одно дело.

Минотавр стоял, прислонившись к высокой стене, по которой в яму спускалась лестница. Подняться наверх можно было не иначе как по ступенькам. Остановившись наверху, я окликнул его – чтобы он увидел меня. Золотая маска повернулась, и выпуклые глаза обратились ко мне. Под этим царственным взглядом, который придал величие даже тому существу, что надело на себя маску, я поднял руку и приветствовал его, как приветствует куратор быка перед игрой, а потом спрыгнул вниз.

На какое-то мгновение он припал спиной к стене. А потом бросился вперед, вытянув руки. Черная молния блеснула вокруг него в воздухе: Астерион успел подхватить священный лабрис пожирателя царей, с незапамятных времен охраняющий этот дом. На лестнице над нами завизжала жрица.

Он унижал меня, не видел во мне воина, и я был готов убить его безоружным – как убивают диких зверей. Но предстоящая схватка пробудила мою кровь. И я принялся пританцовывать вокруг него, делая ложные выпады копьем, – он ожидал, пригнувшись, откинув лабрис на плечо. И мне казалось странным, что у нас обоих есть оружие; куда естественнее, если бы у него были только его длинные рога – я мог бы ухватиться за них и взмыть вверх, и пусть публика тем временем подсчитывает свой барыш и кричит на размалеванных помостах.

Старый жрец и жрица уже были наверху, и теперь небольшое пространство расчистилось. Я ударил, чтобы не тянуть время. Однако страх ускорил и его движения. Каменное лезвие рухнуло на древко моего копья в пяди от наконечника, наполовину переломив его. И тогда мы остались вдвоем в этой яме – как было во времена первых жертвоприношений: вооруженный зверь и нагой человек.

Я слышал тяжелое дыхание за полой маской, когда он подступал ко мне, занося топор для удара. Этим мускулистым плечам было не занимать силы. Наверху, в мегароне, уже свирепствовала битва, и ждать помощи оттуда не приходилось. Астерион обходил меня, перекрывая дорогу к ступенькам, оттесняя к дальней стене. И в тот миг, когда казалось, что все кончено, тело мое, как случается в игре с быком, приняло самостоятельное решение. Я припал к стене, а когда он взмахнул лабрисом, упал как камень. Лабрис звякнул о стену, и в этот миг я схватил Астериона за ногу.

Минотавр сильно ударился о жесткий, хорошо утрамбованный земляной пол. Я услышал, как стукнула об пол маска. Она съехала в сторону, и я понял, что он сопротивляется мне вслепую. Топор еще оставался у Астериона, но мы схватились в борцовских объятиях, и он не мог им взмахнуть. Мы покатились по полу; перехватив оружие, он попытался ударить им меня, как каким-нибудь камнем. Но я успел схватить его за руку и не пострадал. Тут я подумал: «Лабрис не станет помогать Астериону. Старинное оружие привыкло к достойному обращению, к тому же оно совсем недавно опять забрало царя и не простит непочтительности».

Я оказался прав. Выпустив топор, Минотавр получил бы свой шанс: он был раза в два тяжелей меня и не был утомлен дневными трудами. Критяне знают борьбу, но, возможно, он был плох в ней или же еще не потерял надежды раскроить мне череп. И пока он вновь заносил лабрис, я успел сорвать с пояса кинжал и из последних сил вогнал его в живот Астериона. Долго шло острие сквозь тушу, но оно все-таки забрало его жизнь. Рыча, Астерион перегнулся пополам и схватился за брюхо. А я поднялся – с лабрисом в руках.