выходящий из предохранительного клапана переносного двигателя, показал, что давление было значительным, и Бернхэм, который ранее переместил золотниковый клапан так, чтобы пар проходил прямо в выхлопную трубу, теперь развернул двигатель напротив глыбы льда, направив боковую трубу, которую он подсоединился к выхлопной трубе и, манипулируя ею на шарнире с помощью рычага, повернул шаровой клапан и выпустил струю голубого пара на лед. Вскоре двор покрылся облаками пара, но огромная ледяная глыба продолжала уменьшаться, когда пар направлялся то в одну, то в другую точку, вращая двигатель вокруг нее, пока менее чем за полчаса двор не превратился в лужу, и ничего не осталось от ледяной глыбы, кроме кристаллической оболочки толщиной в несколько дюймов вокруг замороженного тела, так ловко и умело Бернхэм направлял струю пара на все части ледяной глыбы.

– Теперь нам придется проявлять больше осторожности, – заметил он. – оставшийся лед должен быть удален более щадящим способом. Помоги мне отнести тело в лабораторию.

С этими словами мы все протянули руку помощи и перенесли скованное льдом тело на цинковый поднос на козлах в лаборатории, в которой ранее был зажжен ревущий огонь в печи, и температура которого, когда двери были закрыты, была как в турецкой бане.

– Ну вот! – воскликнул Бернхэм, который, хотя и был в рубашке с короткими рукавами, обильно потел и тяжело дышал после трудов. – Пока все идет хорошо. Давайте пройдем в студию, присядем и отдохнем, пока наш гость, – я был поражен необычностью эпитета применительно к трупу в соседней комнате, а также акцентом, который придал ему Бернхэм, – сбросит остатки хрустальной мантии, которую он носил, кто скажет, как много тысяч лет. Пройдет не менее получаса, прежде чем он полностью растает, а тем временем, если хотите, я расскажу вам, как мне удалось наткнуться на него на Крайнем Севере.

Нам всем было любопытно узнать, поэтому Бернхэм рассказал следующие подробности:

– Покинув Сан-Франциско в марте прошлого года, мы отправились на север с намерением достичь Берингова моря к тому времени, когда лед сойдет, надеясь достаточно хорошо поработать с китами и тюленями, чтобы вернуться до закрытия сезона. Я, конечно, договорился с капитаном, что пойду добровольцем, и буду выполнять долг или нет – как мне заблагорассудится, и буду жить в отдельной каюте. У нас были самые обычные приключения, которые являются неотъемлемой частью работы китобоя, и о которыми я не буду вас утомлять, поскольку они не имеют отношения к главной теме, и я обнаружил, что мое здоровье чудесно улучшается под влиянием свежего воздуха, физических упражнений и моря.

К июню мы прошли Берингов пролив, а затем много недель крейсировали в открытом море за его пределами, но нам не повезло с уловом, и из-за попыток улучшить ситуацию, отплытия домой мы ждали слишком долго, хуже того, мы попали в шторм, который снес нас за несколько дней на север до точки в сотне миль к востоку от Земли Бэнкса и островов Парри; и прежде чем мы поняли, где находимся, мы оказались зажатыми льдами, к счастью, с подветренной стороны от утесов, образующих часть небольшого острова площадью всего в несколько квадратных миль, этому обстоятельству мы могли бы приписать спасение нашего судна от разрушения паковым льдом. Последующие наблюдения показали, что мы находились на 162 градусах западной долготы и примерно 76 градусах северной широты – точка, к слову, редко достигаемая мореплавателями даже при самых исключительно благоприятных обстоятельствах. Однако ничего не оставалось, как извлечь максимум пользы из этого и подготовиться к зимовке с максимальной ловкостью, на которую мы были способны. К счастью, у нас было много провизии – я лично позаботился об этом, прежде чем отправиться в путь, – и я думаю, что могу с уверенностью сказать, что немногие китобои, когда-либо зимовавшие за полярным кругом, были лучше оснащены в этом отношении, чем мы.

Как вы можете легко себе представить, жизнь экипажа корабля, скованного льдами, в течение долгой, темной северной зимы не вызывает зависти. Достаточно сказать, что мы прошли через это, вероятно, с меньшими трудностями, чем обычно, и были очень рады увидеть проблеск солнца примерно в начале апреля, поскольку это выглядело как знак освобождения, хотя капитан не думал, что лед тронется не раньше, чем через шесть недель. Теперь в прогулках было какое-то удовольствие, так как для этого было несколько часов солнечного света, и я использовал это по максимуму, так как иногда можно было поймать тюленя или выдру, и нередко капитан – к тому времени мы стали большими друзьями – сопровождал меня.

Однажды в мае мы бродили с ружьями в руках по ледяным полям, пересекая неизведанную местность к востоку от корабля, когда наткнулись на участок удивительно чистого и прозрачного льда примерно в миле от судна. Это было тем более странно, что в основном лед в нашем районе был грубым, неровным, мутным и обычно покрытым снегом. Случайно взглянув вниз, когда мы пересекали этот участок, мой взгляд был прикован к любопытному зрелищу тела человека, погруженного в лед, примерно в шестнадцати или восемнадцати футах под поверхностью. Я обратил внимание капитана на это явление, и, опустившись на четвереньки, мы провели немало времени, изучая странный объект, насколько это было возможно, и размышляя о том, как он мог туда попасть. Что озадачило нас больше всего, так это белая одежда на теле, предположение капитана заключалось в том, что это был труп какого-то высокопоставленного офицера, принадлежащего, возможно, к какой-то правительственной экспедиции, чей брезентовый саван лопнул после того, как его погрузили на глубину, и который впоследствии был отнесен сюда течением и быстро замерз. Я, однако, чьи глаза были острее, смог увидеть, что одежда на теле не была саваном, и что черты лица, вместо того, чтобы быть мертвенно-бледными, раздутыми и опухшими, как у трупа, который некоторое время находился в воде, были четкими, свежими и нетронутыми разложением. Мне не терпелось поближе рассмотреть это странное открытие, и в конце концов я убедил капитана позволить мне использовать полдюжины человек из команды для раскопок во льду, пока я не смогу удовлетворить свое любопытство. Соответственно, на следующее утро мы приступили к работе с киркой и лопатой, чтобы пробить шахту во льду, и это заняло всего час или два, прежде чем мы оказались в двух футах от тела.

На этом расстоянии я возобновил свое исследование и становился все более и более впечатленным и озадаченным. Но мое изумление еще больше возросло, когда, посмотрев сквозь прозрачные глубины внизу, я увидел, или подумал, что вижу, смутные очертания зданий, точно