Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9 августа 1749 года близ Оренбурга в шатре развернули украшенный золотом ковер из императорских владений. Вокруг на земле сидели наиболее уважаемые сановники казахского Младшего жуза. На ковре на коленях стоял кандидат в ханы — Нуралы, а оренбургский губернатор Неплюев как представитель императрицы, стоя перед ним, зачитывал на русском языке документ, именованный «патентом», согласно которому султану Нуралы именем ее императорского величества императрицы Елизаветы присваивалось достоинство хана Младшего жуза[1313].
Мусульманский священнослужитель повторил слова «патента» по-татарски, а затем Нуралы, стоя на коленях, на татарском языке принес установленную Коллегией иностранных дел присягу на верность, поцеловал Коран для подтверждения истинности своей присяги и приложил к тексту присяги печать. Затем последовали военный парад, тосты за императрицу, ее наследника, за верноподданных, за российский генералитет, российскую армию и только в конце — за новоизбранного хана и «казахский народ»[1314]. Далее спектакль достиг кульминации: как это было введено генерал-лейтенантом Василием Урусовым в 1740 году, «слово» дали пушкам. 21 залп — даже больше, чем в предыдущий раз, — был произведен за императрицу и ее семью, затем последовали залпы за генералитет и «непобедимую российскую армию», всего 7 за хана и 5 за Младший жуз. Наконец, в грохоте и треске залпов шум барабанов, труб и литавр окончательно смешался в тот самый момент, когда российские офицеры надели на новоизбранного хана российские знаки царской милости: соболью шубу, покрытую парчей, шапку из меха чернобурой лисицы и отделанную золотом саблю с выгравированной надписью[1315].
Затем, вдвое превысив первоначальную смету Коллегии иностранных дел (в общей сложности — значительно более 2000 рублей), устроили шумные народные гуляния с вином, пивом и мясом быков и баранов, а сановников и простой народ осыпали подарками и милостями. Нуралы заранее попросил губернатора предоставить ему деньги и подарки, раздать которые должен был исключительно он, поскольку это являлось частью казахских традиций[1316]. Правда, большие расходы заставили губернатора Неплюева оправдываться перед Коллегией иностранных дел:
по состоянию и обычаям киргис-кайсацкого народа, при сем первом случае для основания и утверждения онаго права на всегдашния времяна и чтоб во оном степном и диком народе самовольные их произведения ханов, как то прежде бывало и ныне недавно над Батыр-салтаном некоторые учинили, вывесть из обычая, а по меньшой мере таковых от народа производимых ханов, пред конфирмованным от е. и. в. и впредь таким же образом конфирмуемых, унизить и обезсилить за потребно признал, чтоб как салтанов, так и старшин и бывшей при том народ награждениями и милостию е. и. в. так удовольствовать, чтоб столько никакой их владелец или салтан сам собою учинить не мог[1317].
Казахи не просто приняли участие в доселе невиданном, из ряда вон выходящем праздновании. Они также столкнулись с тем, что многие из их обычаев посвящения в ханы, имевших тюркско-монгольское происхождение, были преобразованы в церемониал в российском стиле. Если ранее церемонии проходили среди их пастбищ, на этот раз хан был обязан предстать для своего назначения перед российскими чиновниками в пяти верстах от российского крепостного города Оренбурга. Исполнителями были не казахские высокопоставленные лица, а представители местной администрации. Кроме того, протокол предполагал ясную демонстрацию низкого статуса ханского достоинства через преклонение колен и через число пушечных залпов. Спустя восемнадцать лет после принятия подданства царское правительство за счет фактического окружения с помощью укрепленных линий, удержания заложников, а также большой ловкости, хитрости и коварства обеспечило себе право назначать хана Младшего казахского жуза и способствовать тому, чтобы эта процедура происходила только в том случае, если императрица предварительно распорядилась об этом.
Чтобы сделать эту новую процедуру постоянно действенной, царская администрация ввела язык символов, которому предстояло играть важную роль многие десятилетия российской имперской политики. Неплюев придавал большое значение не только тому, чтобы документ о назначении был оформлен настолько торжественно, чтобы «и впредь [их подданство] может им в обычай и закон войти»[1318]: по личному приказу императрицы его печатали золотым шрифтом на пергаменте, окантованном лаврами, украшенном золотой печатью Российской империи, золотой парчей и в середине тафтой[1319]. Документ был настолько насыщен символами и тщательно продуман, что даже в 1770 году для Нуралы-хана оказалось непростой задачей получить у следующего оренбургского генерал-губернатора Рейнсдорпа новый экземпляр в связи с тем, что предыдущий был испорчен[1320].
Однако главным новшеством стало название документа: грамоте, подтверждающей ханское достоинство, императрица распорядилась дать название «патент»[1321]. Этот термин получил распространение в российском государстве только в начале века — один из введенных при Петре I неологизмов из голландского и немецкого языков, который прежде использовался для обозначения заверенных печатью грамот или свидетельств о квалификации офицеров и судовых инженеров или для присвоения определенных чинов и званий[1322]. Теперь понятие впервые нашло применение в имперском контексте.
Грамота с ее новым претенциозным названием обозначала намного больше, чем свидетельство о квалификации. Патент был предназначен для наделения правом осуществления власти. Однако право на такое наделение российская сторона присвоила себе самовольно. В 1749 году еще не было ясно, удастся ли окончательно закрепить притязание на инвеституру казахских ханов. В этом отношении присвоение патента в 1749 году в первую очередь являлось демонстрацией притязания. Помпезная церемония имела целью скрыть этот претензионный характер и придать этой инвеституре вид уже давней и широко известной традиции[1323].
Постфактум празднование инвеституры в 1749 году действительно можно рассматривать как ключевое событие в российско-казахских политических отношениях. Неплюеву удалось заложить основу для прочного закрепления права инвеституры казахского хана. В дальнейшем на пост хана рассматривались только те кандидаты Младшего жуза, о которых был заранее издан соответствующий указ. Примерно тридцать лет спустя правительство во главе с Екатериной II предприняло еще один шаг в отношении Среднего жуза: оно потребовало, чтобы казахов только тогда можно было «обнадежить о императорском утверждении хану», когда султаны, старшины и вся этническая группа вместе с кандидатом отправит посланников высокого ранга с соответствующей всеподданнейшей просьбой к императорскому двору, чтобы просить императорской «милости» на назначение хана[1324]. Политическое лишение власти