class="p1">Новый генерал-губернатор О. А. Игельстром, проникнутый цивилизационным дискурсом эпохи Просвещения, был поклонником стадиальной теории. Как и некоторых из его предшественников, эти взгляды привели его к позиции патернализма. Однако прежде всего он верил в то, что человек наделен разумом, а значит, поддается воспитанию. Этой убежденностью подкреплялась его точка зрения, согласно которой к порабощенным этническим группам других культур необходимо было относиться с таким же уважением, как и к своим соотечественникам, и их требовалось направить «на истинный путь» только по убеждению, то есть на добровольной основе[1358]. От всех своих предшественников, а также от самой императрицы его отличало то, что к коренным этническим группам на юге и юго-востоке он относился без снисходительного превосходства. Напротив, ему были неприятны презрение и ненависть, с которыми, как он считал, c казахами обходились некоторые из предыдущих оренбургских губернаторов, а также ряд комендантов крепостей, командиров батальонов и казаков[1359]. Его максима заключалась в том, чтобы, с одной стороны, предотвратить нарушения правил казахами под страхом наказания, с другой стороны, добиться их расположения через «доверенность и любовь к тому, кому поверено отправление их дел»[1360].

Уже на должности командующего российскими оккупационными войсками на недавно присоединенном Крымском полуострове он прославился благодаря тому, что старался серьезно отнестись к потребностям и желаниям крымско-татарского населения. Это же относилось к его попытке включить исповедующих ислам жителей Крыма в российские властные структуры через их религиозных лидеров[1361]. На новой должности в Оренбурге он сделал еще один шаг вперед и попытался на широкой основе мобилизовать общественные силы коренного населения и делегировать им ответственность за собственные стремления. Он не только основал уже получивший поддержку императрицы пограничный суд[1362]. Ему также удалось склонить ее к основанию внутри жуза нескольких так называемых расправ (малые исполнительные органы), которые (за исключением письмоводителя, который должен был избираться из представителей духовенства казанских татар) следовало формировать только из казахских сановников различных родов (то есть не из круга султанов). В обязанность членов расправы входило исполнение решений оренбургского пограничного суда и урегулирование небольших местных споров. Им полагалось жалованье[1363].

Рис. 36. Осип Андреевич Игельстром (Otto Heinrich Igelström), генерал-губернатор Симбирского и Уфимского наместничеств, оренбургский губернатор. Картина Д. Г. Левицкого, 1790

За этим стояло стремление Игельстрома подвести казахов ближе к общеимперской системе нижних и верхних расправ, которые были введены в большинстве губерний в ходе правительственных реформ 1775 года[1364]. Возлагая на них административную ответственность, он ожидал, что казахские элиты удастся привести «к обузданию и приведению в порядок»[1365]. Кроме того, задействуя старшин в расправах, Игельстром дал российское благословение на внутриказахский мятеж, организованный против еще официально находившегося у власти Нуралы-хана[1366]. После того как генерал-губернатор в результате детальной переписки больше не видел оснований для доверительного сотрудничества с ханом, а весной 1785 года старшины по всем правилам отстранили хана от власти и передали себя в еще большее распоряжение «черной кости» (батырам и биям), Игельстром пришел с императрицей к соглашению, что российская сторона больше не заинтересована в поддержке власти этого хана[1367].

Игельстром стремился к разделению Младшего жуза на три части и к постепенному уравниванию их управления с остальными частями империи. Если бы все зависело от него, то власть хана была бы полностью упразднена. Однако императрица все еще не решалась на подобный шаг. Но решение, принятое ею, уже ознаменовало собой резкий перелом в российском господстве над казахами, сопоставимый с инвеститурой 1749 года: она поручила Игельстрому перевезти Нуралы-хана на российскую сторону, держать его в Уфе под постоянной охраной, а также пока не допускать выборов нового хана. Таким образом Екатерина II уже не просто присваивала себе право ставить казахского хана в зависимость от утверждения его статуса российской стороной (правда, она, возможно, предотвратила убийство Нуралы разъяренными старшинами под руководством Сырым Батыра[1368]). Но отстранение правящего хана и приостановка новых выборов были беспрецедентным случаем. Такой подход демонстрировал растущую асимметрию российско-казахских властных отношений и выявил взаимосвязь просветительских нарративов в духе патерналистской опеки с нарративами миссии цивилизирования. В 1786 году Екатерина II писала Игельстрому:

Выбор нового хана мы столь же невыгодным находим, как и начальство нынешнего; и для того сие всячески отдалять; но дабы не производить в киргизцах подозрения, что будто бы хотят их притеснить в управлении, должно советовать им иметь для доброго порядка правление, состоящее в их же лучших старшинах из главнейших родов, а когда станут отзываться о дозволении выбрать хана, то внушать им, покуда настоящий жив, неудобно к тому приступить, со временем же сие лучше учредить можно[1369].

Причина того, что Екатерина II медлила с выбором нового хана, заключалась в сообщении Игельстрома о том, что старшины хотя и желали избавиться от Нуралы-хана, но не хотели, чтобы должность хана как таковая была упразднена. Вместо этого они отдали предпочтение Каипу, который уже являлся де-факто ханом южной части степи, но не был признан царским правительством[1370]. Избрание Каипа вместо Нуралы означало бы восстановление казахской государственности, постепенно ликвидированной российской стороной в середине XVIII века. Официальное упразднение должности хана в то время, когда еще был жив Нуралы, назначенный ранее российской стороной ценой больших усилий, также не казалось ей своевременным. Глубокие административные изменения среди калмыков также было легче всего проводить сразу после кончины кого-то из их предводителей. Таким образом, императрице оставалась стратегия, при которой при формальном сохранении власти хана предполагалось фактически ее приостановить и за это время ввести совершенно новый политический порядок — это была стратегия, содержащая опасные противоречия[1371].

В этом аспекте — введение чего-то совершенно нового — осуществлялась и инициатива Игельстрома по основанию в Оренбурге мусульманского центра «Духовное собрание», которому подчинялось бы все исламское духовенство (ахуны[1372], имамы и муэдзины), а также все мечети и школы степей и Поволжья, большинство которых еще предстояло основать[1373]. Здесь Игельстром повторил шаг, который он уже предпринимал, чтобы умиротворить Крым и сделать его более управляемым. Там основанный Игельстромом муфтият стал неотъемлемой составляющей гражданской администрации Российской империи[1374].

Как и в Крыму, на казахской периферии стояла цель взять под государственный контроль исламское руководство и низшее духовенство, чтобы получить возможность влиять на исповедующих ислам. Все письменные документы исламского Духовного собрания следовало составлять на русском языке, хотя к ним и должен был прилагаться перевод на татарские «диалекты»[1375]. Заключенные по тайному сговору браки с этого момента считались недействительными.