Людвиг также славился своей щедростью. В 1878 году он ввел у себя на заводе в Санкт-Петербурге распределение прибыли, порадовав всех своих сотрудников солидными бонусами. На оружейном заводе в Ижевске, которым Людвиг управлял совместно с российским фабрикантом Петером Бильдерлингом[43], о нем заговорили все, когда он построил жилье для рабочих и школы для их детей. Вопреки тому, что думал Роберт, Людвиг прекрасно умел радоваться чужим успехам в своей обожаемой России. Весной 1878 года Людвиг ликовал по поводу того, что Роберт получил у себя в Баку баснословную прибыль в 40 000 рублей (около 4 млн крон по сегодняшним деньгам). «Представь себе, как это его порадует, как поднимет ему настроение, – писал Людвиг Альфреду. – Я тоже очень рад, но больше за него, ибо сам я стал ныне так равнодушен к деньгам, что плюс-минус 40 000 рублей никак не могут повлиять на мое настроение»30.

Но, когда Роберт запросил себе крупный пакет акций в нефтяной компании в качестве компенсации за свой самоотверженный труд в Баку, Людвиг ему отказал. Брату пришлось довольствоваться годовым жалованьем.

На тот момент Людвиг вложил в нефтепереработку еще больше средств, в этот раз для того, чтобы решить трудный вопрос с транспортировкой нефти в центральные районы России. Он сделал чертежи первого в мире танкера «Зороастр» и заказал его за значительную сумму в мастерской в городке Мутала в Швеции. Людвиг умолял Альфреда помочь ему уговорить брата образумиться. «Нам необходимо договориться с Робертом по части вознаграждения за его труды, но характер у Роберта такой капризный и несговорчивый, что мне нужна помощь, дабы договориться с ним… твое участие было бы исключительно ценным. Вероятно, тебе известно, что Роберт считает себя обиженным при создании компании, поскольку я не пожелал выделить на его долю какое-то количество акций в качестве вознаграждения за его труды. Он не хочет принять во внимание, что такое запрещено законом именно по причине обширных злоупотреблений», – пишет Людвиг в своем письме в июне 1878 года31.

Альфред отчасти понимал позицию Роберта. Все это наводило на мысли о том решении, которое в общих чертах применяли они с Полем Барбом: один обеспечивал знания, второй – капитал, а прибыль делили поровну. Впрочем, у Роберта не имелось никаких патентов, которые он мог бы предоставить в распоряжение вновь созданной нефтяной компании «Братья Нобель».

Наконец Людвиг поставил вопрос ребром. Альфред сохранял нейтралитет. Ведь никто не знал наперед, что принесет вложение средств в нефтяную промышленность. Предприятие в Баку могло стать блестящим начинанием, а могло и стать «средним бизнесом». Альфред намекал, что, если дела пойдут хорошо, усилия брата будут щедро вознаграждены. «Между тем можно с основанием возразить, что будь Роберт брошен там один на произвол судьбы, предприятие никогда не достигло бы зрелости, но этот вывод не подкреплен математическими доказательствами и может подвергнуться нападкам»32.

Роберт был недоволен. С таким незначительным жалованьем, сетовал он, «невозможно самому жить в Баку настолько достойно, как того требует представительство большой фирмы», особенно когда одновременно надо оплачивать воспитание детей в Стокгольме33.

* * *

Корпоративные дискуссии, как всегда, вылились в обычные жалобы братьев на здоровье. Роберту трудно ходить, у него проблемы со зрением, Людвиг отправился на юг лечить больные легкие, а Альфред страдал хроническим бронхитом. Кроме того, он поставил самому себе новый диагноз. Головные боли, которыми он страдает, должно быть, от ревматизма, решил он. Удивительное дело, он, похоже, так никогда и не связал свои симптомы с тем, что ежедневно имел дело с нитроглицерином, хотя тревожные сигналы о его побочных эффектах поступали еще со времен «гремучего масла».

Весной 1878 года братья, как всегда, боролись со своими привычными болячками. Судя по всему, они, как и все прочие, еще не подозревали о сенсационном медицинском открытии, которое в тот момент было представлено Парижской академии наук и которое перевернуло все.

После успехов в области исследования порчи вина в 1850-е годы профессор химии Луи Пастер продолжал исследовать микроорганизмы. Теперь ему 56 лет, он уже профессор Сорбонны. В начале 1860-х инсульт лишил его подвижности в левой половине тела, однако ум и работоспособность не пострадали. Долгое время он размышлял над проблемой, не могут ли микроорганизмы иметь отношения к распространению заразных болезней. Пастер и его сотрудники ставили эксперименты над посевами бактерий смертельной болезни сибирской язвы. Теперь же они настолько уверились в правильности своих выводов, что впервые представили миру «Теорию о бактериях и ее применение в медицине и хирургии» (La théorie des germes et ses applications à la Médicine et à la Chirurgie).

29 апреля 1878 года Пастер выступил с докладом перед Французской академией. Многие медики скептически встретили выступление химика на медицинскую тему. Они считали, что болезни вызывало нечто в крови, недоедание или же плохой воздух, распространявшийся из клоак и с бойни. Но Пастер не сомневался. Его эксперименты открыли новый мир, как он заявил собравшимся членам академии. «Это окончательное доказательство того, что существуют заразные инфекционные заболевания, причина которых заключается исключительно в присутствии микроскопических организмов», – заявил он в зале под золотым куполом34.

Пастер был прав. Однако крупные газетные заголовки в тот день не появились. Лишь позднее, когда великий француз использовал недавно полученные знания для создания вакцины от сибирской язвы и бешенства, во всем мире его исследование было признано героическим подвигом.

Между тем в Германии работал ученый, которому выступление Пастера спутало все карты. Конкурент Роберт Кох считал, что это он первым открыл возбудителя сибирской язвы, и Пастер не внес ничего нового. Соперничество между ними имело к тому же патриотическую окраску. И переросло в своеобразное продолжение Франко-прусской войны. Со временем славу величайшего прорыва в истории медицины – создания микробиологии – потомки поровну разделили между Луи Пастером и Робертом Кохом, но в тогдашнем поединке верх все же одержал француз.

* * *

Летом 1878 года мир увидел победителя Франко-прусской войны, агрессивного рейхсканцлера Отто фон Бисмарка с новой и неожиданной стороны, в роли миротворца.

Неустойчивая ситуация на Балканах требовала прояснения. Россия одержала победу в продолжавшейся год войне с Османской империей и приобрела тем самым большое влияние на мирных переговорах. Даже слишком большое, как казалось другим великим европейским державам, не в последнюю очередь Австро-Венгрии и Англии. Они возражали, в частности, против воссоздания единой Болгарии и требовали скорейшего пересмотра планов. Бисмарк нехотя принял на себя роль ангела мира и созвал встречу в верхах в Берлине.