Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лучше попытаться, – твёрдо гнул своё Сергей, отхлёбывая из кружки горячий чай. – Я себе не прощу, если не попробую. Может, это единственный шанс, спасти его.
Оба невольно посмотрели в сторону палатки. Мицкевич так и не приходил в себя, жар прочно обосновался в его теле, одно лишь давало надежду – температура стабильно держалась на одной и той же отметке.
– Но до этих Колонцов почти пятьдесят километров! Ты представляешь, сколько тебе топать до них?! – она вновь попыталась воззвать к благоразумию Сергея. – Учти, никаких тебе проторенных дорог. Никакого асфальта или утрамбованного грунта. Тебе придётся идти по бездорожью, напролом. На одну сторону, возможно, потребуется день.
– Ну и что, мой дядька болен, я должен хоть что-то предпринять. Сейчас я его последняя надежда. А вдруг там есть связь с городом? Может, удастся связаться с тем экипажем и за нами прилетят раньше.
– А вдруг ты не вернёшься? – Её голос дрогнул.
– Что за мысли, Ларис? – он смутился и, выплеснув под ноги остатки напитка, встал. – Всё со мной будет хорошо. Что может случится-то?
– Да что угодно, дурачок! Ты не в городе. Это лес, понимаешь, лес!
– Да ну брось ты это! Я вернусь и вернусь с помощью, помяни, – Сергей направился к палатке, где у входа его дожидался рюкзак, заправленный бутылями с водой и необходимым количеством еды.
– Возьми с собой нож, хотя бы или топор. – Она смотрела на него умоляюще, надеясь, что он в последний момент передумает.
– Я уложил топор в рюкзак, а с ножом и не думал расставаться, – весело подмигнул парень. – Видишь, не такой уж я безнадёга, каким ты меня видишь.
– Ты просто не знаешь…, – она хотела договорить, но передумала. – Хорошо, удачного пути тебе. Возвращайся. Мы тебя ждём.
– Ждите-ждите. И не думайте без меня помирать, – шутливо высказался он, крайний раз окинув взглядом карту, – а то я вам устрою тогда.
Прошло два дня, а Сергей так и не возвращался. Лариса отгоняла свои страхи надеждой: хоть путь юноши не близок, но он вот-вот скоро вернётся к лагерю. Она почти не спала эти дни, загружая себя любой пустячной работой, какую могла придумать.
Люда не объявлялась после той ночи, будто выполнив некую миссию, упокоилась окончательно.
Мицкевич помер на третье утро отбытия племянника. Организм не выдержал борьбы с таинственным недугом, сгорев под гнётом жара. Лариса накрыла его спокойное лицо полотенцем и застегнула до конца молнию спальника, в котором он пребывал. Больше она не входила в мужскую палатку.
Временами её отвлекала тетрадь Люды, погружая в замысловатые письмена, которыми были густо усеяны страницы. Ночами Лариса нещадно жгла две керосиновые лампы, боясь сомкнуть глаза и вновь пережить тот кошмар, что мучил её каждую ночь с первого дня экспедиции.
Она наконец-то разгадала смысл символов и рисунков, ещё раз ужаснувшись раскрытой теперь окончательно тайне. Но не с кем было поделиться и излить узнанное. Конечно, можно было записать на камеру собственный монолог, где она всё бы и изложила. Но это показалось ей ненадежным, в конце концов, любая техника даёт сбои. Да и не верила она уже, что камера попадёт в чьи-либо руки. Она старательно поделилась своим откровением с тетрадкой подруги на чистом остатке, веря лишь в долговечность бумаги. Хотя в этом месте ничему доверять не приходилось.
Подробно описав все происшествия и свой кошмар, она прибавила то, что раскрыли ей каракули Люды.
«Наша ошибка заключалась в том, что мы наивно полагали, будто неведомым богам шаманами приносилась одна-единственная жертва в полную луну, одну ночь в году. Но правда в том, что полнолуние длится три дня, и жертв было всегда пять! По две приносилось в первую и вторую ночь, и одной замыкался круг кровавого ритуала. Ошибочно упомянуто было в книге Велеса, а может и специально, что лишь мужчины-воины почитались в роли жертв. Теперь я знаю, что и женщины составляли печальную участь в этом действе.
А те загадочные холмы, где ныне покоятся тела двух наших коллег…. В той земле действительно жрецы хоронили людей когда-то. Но не павших с Врат жертв. То были сами шаманы – их бренные тела, прошедшие весь круг жизни и благовидно встретившие старость. Их погребали с почётом на том погосте. А тела несчастных жертв, их прибирали те самые божества, чей лик теперь не даёт мне уснуть! Этими жертвами отсрочивался приход ужаса с Той стороны. Теперь я это знаю. Не ясно лишь, каким образом прекратилась эта жестокость.
У меня твёрдые подозрения, увы, неподкреплённые вескими доказательствами, что смерти моих коллег напрямую связаны с этим древним культом. Их загадочная и внезапная смерть, то, как они скончались – всё говорит в пользу моих размышлений. Боюсь, что и Сергей давно мёртв. Да и мне, похоже, не суждено выбраться из этого злополучного места. Мы подписались добровольно на смерть, переступив через ту грань, куда живым ступать нельзя».
В третью ночь без Сергея, сидя меж зажжённых ламп, она вновь и вновь листала потрёпанные и измятые страницы тетради, силясь найти лазейку, выход из капкана, в котором её намертво держали обстоятельства.
Где-то после полуночи, когда дремота подкралась сладостной зевотой, свет керосиновых ламп задрожал и потух одновременно, будто их загасили сильным дыханием. Снаружи палатки раздались тяжёлые с приволакиванием шаги.
– Сергей? Не может быть! Ты вернулся! – обрадовалась Лариса.
За брезентовым пологом прорисовывался мужской контур, высвеченный ровным сиянием луны. В отдалении прошёлся раскатистый гром, в палатке потянуло землёю.
Из записей Людмилы Шуваловой:
«Чёрт побери, какой день! А Ларка то тихая, как всегда. Впрочем, она была и останется тихоней. Зато надежная, как крейсер Аврора. Удушить её готова на радости, если бы не эти зануды-учёные. Особенно бесит их главный. Чопорный говнюк. Помощник его тоже птица ещё та, ну а парень, тот и вовсе недалёкий. Немой.
Но ничего, Лара, ничего! Мы им покажем раков, горы и закалку нашу питерскую. Мы откроем миру такое, отчего главред нас с тобой непременно поставит на ведущие роли. Мы повоюем! О, как мы с тобой повоюем, подружка Лариска. Тихая мышка Лара. Ничего, скучно не будет. С нами старина-виски, так что компания нам обеспечена.
До чего же хорош этот день! У нас всё получится! И камни покорятся отважным и не робким сердцем. Не помню, чьи слова, но точнее не скажешь. Верно,
