машинально, как лужу мазута, пролитую на дорогу. Им не до того. Они теребят своих наглухо высосанных овощей за неподвижные руки. Суют под подушки вырезки из газет с заговорами на выздоровление, и ставят на тумбочки банки с заряженной Чумаком водой, и обтирают этой водой бессмысленно-безмятежные лбы. Они суют подарочки медсестрам и подобострастно расспрашивают врача. Они заняты: они надеются. И думают, думают, думают: как же так получилось? Кто виноват?

Уж точно не угрюмая уборщица в темно-синей броне рабочего халата.

…Фильку она встречает лишь однажды – когда чуть опаздывает и застает его, гуляющего по двору среди голых тополей. Фланелевая куртка Фильки застегнута не на те пуговицы, а из пижамных штанов свисают стыдные белые веревочки кальсон. Узнав Ольгу, Филька делается свекольным, отворачивается, прикрывая лицо рукавом, и она проходит мимо, не сказав ни слова. Ей нечего сказать. Она ни в чем не виновата.

7

– Сука! – заорала Яна и ударила ножом. Он со скрежетом скользнул по металлу, и на затупившемся лезвии появилась выщербина. – Сука! Сука!

Железный штырь, одним концом уходящий в стену, а другим – в недра дверной коробки, проглядывал из развороченных остатков штукатурки и монтажной пены как жирный минус. Яна, задыхаясь, отступила от двери. От ярости стучало в ушах, и за этим грохотом едва слышался голос разума, который говорил: эта железка не случайна. Их наверняка несколько. Именно на них дверь и держится, так она и устроена… От этого знания хотелось рыдать и лупить кулаками по неумолимому металлу. Яна провела по лицу, удивленно посмотрела на белую от пыли ладонь и отступила. Глубоко вдохнула, медленно, очень медленно выдохнула. Не такой уж этот штырь и толстый.

Она вертела в руках ножовку, пытаясь сообразить, получится ли распилить ею железку, когда в замке заскрежетал ключ. Яна отпрыгнула от двери, мгновенно набросила куртку и сунула руки в лямки рюкзака. Стремительно пробежалась по карманам – все на месте – и пригнулась, готовая к рывку. Ключ все скрежетал. Папа, сообразив наконец, что означает новый звук, выскочил из кухни, и Яна спиной почувствовала его тревожное нетерпение.

Наконец замок щелкнул, дверь распахнулась, и на пороге появился дядь Юра. Его шатало; на лице застыло напряженное, страдальческое выражение, мокрые от пота волосы липли к неестественно белому лбу. Еще и бухает, с отвращением подумала Яна, вдохнула, заранее кривясь от вони перегара, но ничего не почуяла. Это было странно, но времени думать не оставалось. Она выставила вперед плечо – оттолкнуть, выскочить на лестницу, выбежать на улицу, пока папа не спохватился, – но, заметив за спиной дядь Юры высокую женскую фигуру, вздрогнула всем телом и попятилась. Она тут же сообразила, что, кто бы ни стоял там, – это не может быть теть Света, да если и она – какое Яне теперь дело, – но секундной заминки оказалось достаточно. Дядь Юра узнал ее.

– Нет, – громко сказал он, и Яна замерла. – Нет, – еще громче повторил дядь Юра и попятился, выставив растопыренные ладони. – Нет-нет-не…

Женщина толчком впихнула его в прихожую, зашла следом и захлопнула дверь. С тихим шорохом посыпались ошметки; она с легким удивлением смахнула с плеча кусок штукатурки и оглядела развороченную стену. Сказала, дернув носом:

– Ничего себе.

Дядь Юра быстро оглянулся на нее, подобрался, стиснув кулаки и по-звериному задрав верхнюю губу, и вдруг – одним прыжком одолел прихожую. От толчка Яна отлетела в сторону. Она вжалась в стену, готовая отбиваться, но дядь Юра уже вцепился в папин рукав. Глаза его лезли на лоб.

– Зачем она здесь? – завизжал он. – Почему? Ты же знаешь, что она… кто она… – Его била крупная дрожь. Папа, морщась, высвободил локоть из скрюченных пальцев. Неохотно выдавил:

– Потому и… – он замялся. – Думал, дождусь тебя, там решим… – не договорив, он махнул рукой.

Лицо дядь Юры вдруг осветилось дикой радостью. Хлопнув папу по плечу, он метнулся в большую комнату, и оттуда тут же донеслось дребезжание дверок шкафа. Да что он там делает, беспокойно подумала Яна, – но папу волновало другое. Он шевельнул бровями, откашлялся.

– Анна, если не ошибаюсь? – проговорил он.

– Да задолбали вы меня с мамой путать, – буркнула Ольга.

– Пардон… – растерянно протянул Нигдеев. – В любом случае – спасибо, что привели его, но теперь… Извините, но время позднее, к тому же, как видите, – он повел рукой в сторону перепачканной Яны, – у нас тут небольшие семейные проблемы…

Яна нервно хихикнула. Ольга выпятила челюсть.

– А мне пофиг на ваши…

Договорить она не успела – из комнаты выскочил дядь Юра с увесистой связкой ключей, с размаху упал на колени перед сейфом и принялся по очереди совать ключи в замок. У Яны мгновенно пересохло в горле. Она бросила панический взгляд на Ольгу – та наблюдала с брезгливым любопытством. Для нее это всего лишь высокий железный ящик, сообразила Яна. Загнанно оглядела прихожую в поисках чего-нибудь увесистого.

– Ты правильно решил, Санек, – горячечно забормотал дядь Юра под звяканье. – Ты… мы сейчас с ней разберемся. И вторая тоже, вторая такая же, ты им, главное, уйти не дай, а потом пацана найдем… Да который же, сколько их у тебя…

Очередной ключ ловко скользнул в скважину; дядь Юра оскалился, и тут Нигдеев очнулся.

– Ты что творишь?! – заорал он. Рванул дядь Юру за ворот, отшвыривая от сейфа. Сидя на полу, тот уставился на Нигдеева с детским изумлением.

– А как? – спросил он.

– Что – как? – хриплым шепотом переспросил Нигдеев, и дядь Юра хитро заулыбался.

– Правильно, слишком шумно. Я думал, тебе так легче будет, не сообразил сразу… – Его рука скользнула во внутренний карман куртки. – Эту первой, она дерется, – деловито сказал он. – Свою подержи пока…

Он плавно, почти изящно поднялся на ноги, и желтое пятно лампочки заплавало в лезвии охотничьего ножа, тусклом от засохшей крови. Длинная обувная ложка в руке Яны со свистом рассекла воздух и ребром обрушилась на дядь-Юрино плечо; ткань куртки разошлась, выворачивая синтепоновое нутро. Дядь Юра завопил, и нож с певучим звоном упал на пол.

– Ты что делаешь? – заорал папа, выдирая у Яны вновь занесенную ложку. Тяжелая ладонь обрушилась на затылок; голова мотнулась, лязгнули зубы, и череп заполнился гулом, сквозь который багрово наливалась, раскалялась до невыносимости боль в прикушенном языке. Сквозь застилающую глаза темноту Яна увидела, как дядь Юра нырнул, подбирая нож, и скользнул к Ольге, зажатой в тесном пространстве у двери. Взвизгнув, та лягнула его, как взбесившуюся крысу. Дядь Юра откачнулся и снова двинулся на нее, высоко занеся нож.

– Что… – тонким голосом выговорил папа и бросился к