— Приходилось, — помолчав, ответил Антон. —Да. Но не такое.

— Тебе повезло, Антошка.

Игорь снова разлил водку.

— Тогда ответь. — Антон не старался щадитьИгоря, но все-таки слова дались с трудом. — Зачем ты ее убил?

— Потому что она была ведьмой, — оченьспокойно сказал Игорь. — Потому что она несла зло и боль. Потому что «работникНочного Дозора защищает людей от Темных всегда и везде, на любой территории,невзирая на личное отношение к ситуации». Ты никогда не задумывался о том,почему в Уставе есть это уточнение? О личном отношении к ситуации? Следовало бысказать «личное отношение к Темным», но это как-то жалко звучит. Вот и обошлисьэмве… эмфе..

— Эвфемизмом, — зачарованно сказал Антон.

— Эвфемизмом. — Игорь усмехнулся. — Именно.Помнишь, когда брали вампиршу на крыше, ты расстреливал ее в упор, но тутпоявился твой сосед-вампир. И ты опустил пистолет.

— Я был не прав, — пожал плечами Антон. — Еенадо было судить. Поэтому я и остановился…

— Да нет, Антон. Ты бы ее расстрелял. И любогодругого вампира, кинувшегося защищать преступницу, тоже. Но перед тобой всталне просто вампир, а твой друг… ладно, пусть не друг, а приятель. И тыостановился. А представь, что выбор был бы — опустить пистолет или отпустить преступницуна свободу.

— Я бы стрелял, — резко сказал Антон. — И вКостю — тоже. Выбора не было. Мне было бы очень горько, согласен, но я…

— А если это был бы не хороший знакомый, атвоя любимая? Человеческая женщина или волшебница-Иная любой раскраски?

— Я бы стрелял… — прошептал Антон. — Все равнострелял.

— И что дальше?

— Я бы не допустил такой ситуации. Просто недопустил!

— Конечно. У нас даже мысли не возникнетполюбить, если мы видим ауру Тьмы. А у Темных — если они видят ауру Света. Номы-то были застигнуты врасплох, Антон. Лишенные всех сил. И выбора не было…

— Скажи, Игорь. — Антон перевел дыхание. Водкане брала, а разговор, пусть и вышел за предел доверительности, не приносилоблегчения. — Скажи, а почему тогда ты просто не выгнал Алису с территориилагеря? Не запросил помощи и совета у Гесера? Ты бы защитил людей и при этом…

— Она бы не ушла, — резко сказал Игорь. — Онаведь находилась в «Артеке» на законных основаниях. Знаешь, что самое страшное,Антон? Право на ее восстановление было выторговано Завулоном у Гесера в обменна право восстановить силы магу третьей категории! Мне то есть! Ты понимаешь,как все завязалось?

— А ты уверен, что она бы не ушла? — спросилАнтон. Игорь молча поднял рюмку. Они впервые за вечер чокнулись, но так и непроизнесли никакого тоста.

— Не уверен, Антон. В том-то и беда, что неуверен. Я сказал ей… велел убираться прочь. Но это было в первый миг, когда мытолько поняли, кто есть кто. Когда не было никаких мозгов, один адреналин…

— Если она любила тебя, — сказал Антон, — тоона бы ушла. Надо было только найти слова…

— Наверное. Кто теперь может на это ответить?

— Игорь, мне очень жалко, — прошептал Антон. —Не ведьму Алису, нет… об этом меня не проси. Я не смогу пролить о ней нислезинки. Но мне очень жалко тебя. И я очень хочу, чтобы ты остался с нами.Чтобы выдержал, не сломался.

— Мне незачем больше жить, Антон. — Игорьвиновато развел руками. — Пойми, не-за-чем! Знаешь, я ведь, наверное, тожеполюбил первый раз в жизни. У меня была жена… когда-то. Я стал Иным в сорокпятом году… вернулся с фронта, молодой капитан, грудь в орденах, ни однойцарапины… и вообще мне везло, я только потом понял, что латентные способностиИного меня выручали. И тут правда о Дозорах… Новая война, понимаешь? Причем ужсовсем справедливая, дальше некуда! Я ничего толком и не умел, кроме каквоевать, а тут понял, что нашел себе работу на всю жизнь. На очень долгуюжизнь. И еще, что для меня не будет каких-то человеческих горестей, досадныхболезней, очередей за продуктами… ты ведь и не представляешь, что такое самыйобыкновенный голод, Антон, что такое по-настоящему черный хлеб, что такоепо-настоящему паленая водка… что такое — впервые ухмыльнуться в сытую харюособиста из СМЕРШа и лениво зевнуть в ответ на вопрос:

«Почему вы пробыли на вражеской территории двамесяца, если мост был взорван уже на третий день после десантирования?»

Игоря немного развезло, и говорил он теперьбыстро, яростно… и вовсе не так, как обычно говорил молодой маг из НочногоДозора…

— Я вернулся и посмотрел на Вилену, на своюЛеночку-Виленочку, молодую и красивую, которая мне каждый день писала письма,не вру, каждый день, и ты бы знал, какие письма! И увидел, что она очень радамоему возвращению — ведь я целый, не покалеченный, да еще и герой! Редкой бабетогда такое счастье выпадало. Но очень боится, что завистливые стервы-соседкирасскажут про всех мужиков, что у нее бывали за четыре года, про то, что онагоря не знала не из-за моего офицерского аттестата… ты ведь и сейчас непонимаешь меня наполовину, верно? А я вдруг увидел. Все, сразу. И чем больше нанее смотрел, тем больше видел. В деталях, в подробностях. И не только всех еемужичков — от гнид-спекулянтов до таких же, как я, вояк, через госпитальныйзабор в самоволку сиганувших… И как она полковнику одному шепчет: «Да он,небось, давно уже в земле гниет…» — тоже услышал… Кстати, полковник тот оказалсячеловеком. Настоящим. Встал с кровати, врезал ей по морде, оделся и ушел.

Он налил водки, быстро, не дожидаясь Антона,выпил, снова наполнил рюмки. Сказал:

— Вот с тех пор я такой и стал. Как ушел изсвоего дома — под звон медалей и рев Вилены: «Они тебе все наврали, сучки, яверной была!» Шел по улице, и что-то в душе выгорало. Это май был, Антон. Майсорок пятого, меня Гесер сразу после капитуляции Германии с фронта выдернул,сказал: «Нынче твой фронт здесь, капитан Теплов». А люди тогда были… другие онибыли, Антон. Лица светились у всех. Темных тварей было до черта, что ужскрывать! Только и Света было много. И когда я по улице шел, вокруг ребятишкисновали, на мой иконостас нагрудный заглядывали и спорили, какая медаль за что.Мужики руки жали, звали выпить с ними. Девчонки подбегали… и целовали. Простотак, ничего особого в уме не имея. Целовали, как своих парней, не вернувшихсяеще или уже сгинувших. Как своих отцов, как братьев своих. Иногда ревели,целовали и дальше шли. Понимаешь? Нет, вряд ли… Вот ты ведь тоже о странеболеешь, думаешь, как все плохо сейчас, в какой мы все дыре… Переживаешь,почему Светлые в глобальных масштабах России не помогут. А ты ведь настоящейдыры и не знаешь, Антон. Мы — знаем!