Так-то лучше. Он больше не пребывал в безнадежном отчаянии, как раньше. Теперь у него есть план. И вполне возможно, что ему удастся вырваться.

И тут на темя ему обрушился удар прикладом. Отрывистый, жестокий. Стефан рухнул на пол, почти теряя сознание. Перекатившись на спину, посмотрел в глаза нападавшего. Лицо военного не выдавало никаких эмоций. Костлявый, с наголо выбритой под форменной фуражкой головой, он имел вид человека, для которого сбивать с ног — обычное дело, все равно как выносить мусор. Внешностью он походил на бродячего пса: долговязый, худой и жилистый.

Охранник поставил ногу точно на горло Стефану и надавил. Не настолько сильно, чтобы перекрыть дыхательные пути, но достаточно, чтобы дать почувствовать возможность такого исхода. Стефан инстинктивно схватил охранника за ногу, но тут же отпустил, когда тот усилил давление и дышать стало трудно.

Охранник постучал по микрофону, закрепленному у него на правом плече.

— Командный пункт, это Нэш.

Его акцент удивил Стефана.

Это был американец, южанин; вероятнее всего, откуда-нибудь из Джорджии. Почти так, словно это лишь сию секунду пришло ему в голову, охранник расстегнул кобуру и извлек из нее пистолет.

— Говори, Нэш, — протрещало в ответ.

— У меня тут белый, возраст за пятьдесят, играл в переодевание в помещении для охраны. По-моему, тот самый, из-за которого разгорелся сыр-бор.

— Записано. Оставайся на связи.

Стефан лежал на полу. В голове у него словно стучал молот, но сознание возвращалось. Впрочем, сейчас ясность мысли не была кстати, поскольку с нею он лишь четче понимал всю безвыходность своего положения. Теперь его отволокут в ту комнату дожидаться казни. Он привык находиться в зале суда. Там он мог повлиять на то, как люди воспринимают события, мог их контролировать. А не наоборот.

— Нэш?

— Да, сэр.

— Ни к чему беспокоить людей. Глушитель при тебе?

— Да, сэр.

— Используй его. Тебе приказано незамедлительно убить этого человека.

По трапу Майкл бегом поднимался в салон самолета, Буш с Симоном — за ним. Вой двигателя оглушал. Самолет был готов к отправке.

— Мартин, куда можно положить снаряжение для подводного плавания? — спросил Майкл, приготовившись навсегда распрощаться с мутными водами кремлевских подземелий.

— В хвост салона, — отвечал Мартин, расплачиваясь с нанятыми им последними русскими солдатами.

Лишних пятьдесят тысяч было добавлено за будущее молчание.

— Мне нужна моя камера. — Сердце у Майкла все еще колотилось после только что состоявшегося побега.

Несколько часов назад Майкл, Симон и Буш спустились на лифте Арсенала в подземную часть здания, миновали операционную и скрылись в катакомбах Кремля. Следуя отмеченным Майклом маршрутом Мальчика-с-пальчика (роль крошек играли оранжевые кружки), они все глубже погружались в недра земли, оставляя за спиной солдат и охранников, пули и смерть. У вентиляционного отверстия, подхватив приготовленный заранее баллон с серым спреем, Майкл закрасил сделанные им ранее оранжевые пометки.

Наконец они прибыли к Царской пещере, к месту, куда стекались реки, но не стали двигаться старым маршрутом, поскольку полагали, что Фетисов наверняка оставил своих людей у места, где подземная река выходит на поверхность.

Три часа они брели по туннелям, увязая в грязи, практически смирившись с тем, что им уже не выбраться из этого подземного русского мира, когда вдруг почуяли запах еды. По счастью, их вынесло на серию вентиляционных ходов, через них они попали в обиталища подземных жителей, а оттуда на лестницу. Пройдя ее и миновав затем несколько лестничных пролетов, они очутились в подвале жилого дома в Китай-городе, в двух милях от Кремля. В двух милях от любого охранника или солдата, жаждущего заполучить головы беглецов.

Поймав машину, они вскоре прибыли к терминалу, где их приветствовал удивленный Мартин.

— Так как ты его отыскал? — спросил Майкл у Буша, указывая на Симона.

— Это я его отыскал. — С этими словами Симон закинул в салон свою вместительную сумку. — Я прилетел два дня назад. Чтобы остановить тебя.

— Остановить меня? — переспросил Майкл.

Мартин передал ему сумку со снаряжением для подводного плавания.

— Ты ни разу не усомнился в правомерности своих действий, своего намерения найти шкатулку и передать ее Зивере. — По лицу Симона пробежала тень. — Ты понятия не имеешь, какими опасностями чревато открытие шкатулки.

— Так что же в ней, наконец?

Симон помедлил, прежде чем ответить.

— Надежда для одного. Отчаяние для большинства.

— Так или иначе, у меня не было оснований сомневаться в правомерности моих действий. — Порывшись в сумке, Майкл застегнул молнию. — Речь шла о жизни. Жизни моего отца.

— Человека, которого ты только что встретил, — напомнил Симон.

Майкл застыл как вкопанный. Потом медленно повернулся к Симону.

— Пошел к черту.

Однако своей фразой Симон попал не в бровь, а в глаз, и Майкл это остро ощутил. Все последнее время он не переставал размышлять о том, что же, в сущности, им движет. Действует ли он в память о жене, исполняя ее предсмертное желание, или и в самом деле хочет спасти отца, человека, с которым действительно только что познакомился и о котором ему известно лишь то, что он смог почерпнуть из рассказов Сьюзен? Между ним и его отцом не существует тесной связи, близких отношений, возникающих при многолетнем общении, которые единственные могли бы оправдать такой пыл с его стороны. Но однажды Мэри, как она это часто делала, когда еще была жива, пробудила в нем эту мысль. В своем письме она написала:

«Семья делает нас целостными, она одна способна заполнить пустоту, образовавшуюся в сердце, и вновь подарить надежду, которая кажется навсегда утраченной».

Вспомнив это, Майкл понял, что его истинной целью было не только спасение отца, но и обретение надежды, той надежды, которая, казалось, со смертью жены навсегда его покинула. Он боялся, что если потеряет отца — еще прежде, чем успеет его как следует узнать, — то одновременно навеки утратит и шанс обрести надежду.

— Не таково было желание Женевьевы, — проронил Симон.

— Тогда зачем было отдавать мне картину и карту? — парировал Майкл. — Она знает меня, ей известно и мое прошлое. Послушай-ка, да из-за этого вся каша и заварилась: ведь это я по ее желанию тогда, в Женеве, похитил у Джулиана картину. Если бы она не втягивала меня в свои дела, с отцом ничего бы не случилось и у нас не было бы повода вести сейчас этот разговор.

— Так ты, значит, из-за этого от нее отвернулся?

— Я этого не утверждал. Мы едва не погибли, спасая, — возразил Майкл. — Есть серьезная причина, почему Женевьева оставила карту мне. Потому что она мне доверяет. И хочет, чтобы шкатулка была уничтожена, — словно оправдываясь, добавил он.