— Ангелов? Ты, должно быть, шутишь! — Буш встал и посмотрел на Майкла. — Ты ведь не воспринимаешь это всерьез? Послушай, мы с тобой и в самом деле навидались всякого, но все же не до такой степени, чтобы я мог поверить в это.

— Мне все равно, во что ты можешь поверить, — перебил его Майкл. — Мне важно, во что верит Джулиан, человек, похитивший моего отца, Сьюзен и Женевьеву. Я хочу знать про эту шкатулку все, будь то факты или фантазия. Так что, пожалуйста, сядь и закрой рот.

Буш нехотя вернулся на место.

Этот обмен репликами прошел, по-видимому, мимо сознания Симона, поскольку он продолжал:

— На ангелов была возложена задача охранять Эдем и тайну вечной жизни. Но они утомились и возроптали. В конце концов они спрятали тайну на дне золотой шкатулки и, чтобы запугать человека, окружили ее смертью.

— Мы все еще в царстве легенд? — саркастически осведомился Буш, вопросительно воздев руки. — Это я для ясности интересуюсь.

Майкл буравил Буша взглядом до тех пор, пока тот не откинулся на спинку кресла и не закрыл глаза.

— А саму шкатулку спрятали, — продолжал Симон. — Легенда, окружающая ее, стала предостережением: тот, кто попытается разгадать тайну Бога, погибнет. Много столетий шкатулка находилась в руках священников и королей, тех, кто сознавал таящуюся в ней грозную опасность, — хотя некоторые, кому недостало сил воспротивиться искушению, впоследствии в ужасе наблюдали, как их царство обращается в руины. Шкатулку разыскивали завоеватели с их армиями, императоры и воры. Она становилась военной добычей, а в результате грабителей настигало возмездие за безрассудную алчность, подвигнувшую их на то, чтобы открыть шкатулку. Наконец золотая шкатулка обрела пристанище в Византии. Там о существовании этой удивительной вещи знал только каждый последующий император; правители Византии были мудрыми людьми, понимавшими, что может повлечь за собой уступка желанию. Они внимали предупреждениям и не совершали безумств. И при падении последней из древних империй было решено, что шкатулку следует спрятать как можно дальше от цивилизации. Поэтому ее вместе с византийской Либерией отправили в Россию, а там золотой предмет оказался погребенным под землей, потерянным для истории, для легенд и мифов.

Буш сидел с закрытыми глазами, раздраженно качая ногой.

Майкл придвинулся ближе.

— Я должен знать, Симон. Мне нужны не мифы и не сказки перед сном. Мне необходимо точно знать, что внутри шкатулки.

Симон помедлил, собираясь с духом, обращаясь внутрь себя в поисках сил, нужных для открытия ужасной истины.

— Вечная жизнь для того, кто откроет шкатулку… но за самую высокую цену. Награда обернута в худшее из всех зол. Нельзя допустить, чтобы оно вышло наружу. По пятам за ним всегда шла смерть; не внявшие предостережениям открывали шкатулку, а затем их близкие один за другим умирали, их царства опустошались чумой и мором, войной и засухой и в конце концов гибли. Весь мир вокруг этих людей разваливался, империи становились добычей захватчиков. Последний раз такое зло вырывалось на свободу еще до того, как Иван Грозный устоял перед искушением благодаря своему страху и вере. — Симон помолчал. — Майкл, в шкатулке — нескончаемый мрак.

— Если его выпустить наружу, то потом можно будет как-то сдержать? — с опаской, предчувствуя ответ, спросил Майкл.

— Не знаю.

— Это ты про апокалипсис? — пренебрежительно бросил Буш.

Он все так же сидел, закрыв глаза, и только выразительнее закачал ногой.

— Скажи мне, что это болезнь, чума, редкая форма гриппа, и я пойму. Но какой-то мифический, божественный Армагеддон? Нет уж, уволь.

— Для твоего сведения, просто чтобы ты знал смысл слов, которыми бросаешься: «апокалипсис» переводится как «откровение». — Симон с трудом сдерживал гнев. — Оно происходит от другого, буквально обозначающего «снимать крышку с чего-то». Ты можешь приписывать этому слову какое угодно значение.

— Итак, выбор у нас не слишком велик, — произнес Майкл, стараясь отвлечь и успокоить противников.

Взгляд у него стал рассеянным, мысленно он пытался освоиться с новой информацией, но у него возникло чувство, что реальность превратилась в ледяной склон, по которому он скользит. Против них был человек, который уничтожил свою семью, убил самых близких людей — жену и тестя, чтобы заполучить их дело стоимостью в миллиарды долларов; который, единственно из алчности, эксплуатировал идею Бога; который проповедовал, но в своих поступках лицемерно противоречил каждому слову собственных проповедей. Майкл сгорбился в кресле.

— Нет никаких шансов, что он кого-то отпустит, — уставившись в одну точку, заключил он.

— Такой человек не может себе позволить, чтобы кто-то узнал о его чудовищных деяниях: это разрушит его империю, обратит ее в прах. Он убьет твоего отца, Майкл. И он убьет Сьюзен и Женевьеву.

— А я говорю, мы хватаем Сьюзен и твоего отца, — взвился Буш, — и рвем когти, а там пускай этот умник за нами гоняется. Ха, ищи ветра в поле!

— Хотелось бы, чтобы это было так просто. — Симон покачал головой. — Чтобы выжить, он не остановится ни перед чем. Все его благочестивые слова лживы, за ними он прячет свою злобную и извращенную душу. Джулиан — воплощение мрака. И теперь, с этой шкатулкой, с этим могуществом в руках, безразличный к последствиям, он вызовет к жизни такие силы, что лучше не думать. Это будет все равно как дать ему все ядерные боеголовки в мире.

Майкл смотрел в иллюминатор, на океан пятью милями ниже них. Под блестящей, озаренной луной поверхностью таились темные глубины с их неразгаданными тайнами и опасностями. Это напомнило ему о шкатулке, ее красоте и исходящем от нее соблазне и о прячущейся под крышкой смерти. Его словно затянуло под воду, где он тщетно бился, пытаясь выбраться на поверхность и не зная, придется ли ему еще вдохнуть воздух.

— Помни одно, Майкл. — Симон наклонился вперед, глядя на друга с нехарактерным для него сочувствием. — Даже в самые мрачные минуты всегда есть надежда.

Майкл слушал и не представлял, каким образом надежда может к нему вернуться. Со времени смерти Мэри он плыл по жизни без цели и направления. А теперь предстоит погибнуть отцу, которого он только что узнал, и женщине, сумевшей найти дорогу к его сердцу; и против всего этого он абсолютно бессилен.

Из пилотской кабины показался Мартин и снял с держателя на передней стенке кабины беспроводной телефон. Сначала он быстро говорил — задавал вопросы, — а потом стал что-то записывать, то и дело кивая. Это привлекло внимание Майкла, и разговор друзей прервался.

Наконец, по прошествии целой минуты, Мартин приблизился к Майклу и протянул ему телефон.

Майкл непонимающе смотрел на него.

— Меня? — Он огляделся; те немногие, кого он считает друзьями, здесь, с ним, в салоне самолета. — Кто это?

Мартин пристально посмотрел на него.

— Твой отец.