Как полагает его дорогой друг, не вправе лиОбщество надеяться, что человек, столь взысканный милостью божией во всех своихпредприятиях и тем же Обществом возведенный на пьедестал в качествепоучительного и возвышающего примера, уделит кое-какие крохи на снаряжениеодной или двух миссий в Африку?

Мистер Мердл выказал готовностьвнимательнейшим образом обдумать этот вопрос, и тогда Столп Церкви перешел кследующему:

Интересовался ли когда-нибудь его дорогой другдеятельностью нашего Комитета по Увеличению Доходов Священнослужителей и неприходило ли ему в голову, что уделить кое-какие крохи на помощь этому Комитетупоистине значило бы найти благому замыслу достойное осуществление?

Мистер Мердл и на этот раз выказал своюготовность, и Столп Церкви пустился в пространное изложение причин, побудившихего задать упомянутые вопросы.

Общество рассчитывает в подобных случаях натаких людей, как его дорогой друг. Не он лично на них рассчитывает, а Общество.Точно так же, как не Комитет заинтересован в увеличении доходовсвященнослужителей, а Общество раздираемо мучительной потребностью увеличитьэти доходы. И пусть его дорогой друг не сомневается в том, что его неустанныепопечения о благе Общества встречают самую высокую оценку; а он в свою очередьне сомневается в том, что выразит истинные чувства Общества и отразит интересыОбщества, пожелав своему дорогому другу новых достижений, новых приобретений ивообще новых успехов на старом пути.

После этого Столп Церкви отправился наверх, вгостиную, и его примеру один за другим последовали прочие сановные гости, такчто в конце концов в столовой не осталось никого, кроме мистера Мердла.Названный джентльмен еще довольно долго созерцал скатерть, от чего душамажордома втайне кипела благородным негодованием, но, наконец, и он вышел исмешался с людским потоком, струившимся по парадной лестнице. Миссис Мердл былана своем месте, самые драгоценные из бриллиантов были выставлены для всеобщегообозрения, Общество получило то, за чем пришло, а мистер Мердл выпил в уголкена два пенни чаю и вполне этим удовлетворился.

Среди сановных гостей был знаменитый врач,который всех знал и которого все знали. Войдя в одну из комнат, он увиделмистера Мердла, пившего в уголке чай, и тронул его за плечо.

Мистер Мердл вздрогнул.

— Ах, это вы!

— Ну как, мы себя сегодня лучше чувствуем?

— Нет, — сказал мистер Мердл. — Не лучше.

— Жаль, я с утра не успел посмотреть вас.Пожалуйста, заезжайте ко мне завтра утром, или, если угодно, я могу заехать квам.

— Да нет, я, пожалуй, заеду утром, по дороге вконтору.

Этот короткий разговор слышали Цвет Адвокатурыи Столп Церкви, стоявшие неподалеку, и когда мистер Мердл, допив свой чай,исчез в толпе, они подошли и заговорили с врачом.

Цвет Адвокатуры заметил, что есть пределнапряжению умственных сил человека, и попытка его перешагнуть никому даром непроходит; предел этот не для всех одинаков, будучи зависим от устройства мозгаи от особенностей телосложения — как ему не раз случалось наблюдать на примересвоих ученых коллег; но так или иначе, за малейшее усилие сверх пределаприходится расплачиваться меланхолией и расстройством пищеварения. Он не смеетпосягать на священные тайны врачебной науки, но (лорнет и вкрадчивый поклон) неэто ли именно произошло с мистером Мердлом? Столп Церкви рассказал, что в своимолодые годы он одно время завел обыкновение писать каждую субботу по проповеди— обыкновение, коего молодым особам духовного звания надлежит избегатьстарательнейшим образом, — и вот тогда ему нередко случалось испытывать приступымеланхолии, должно быть вследствие чрезмерного утомления мыслей; в такихслучаях поистине чудотворное воздействие оказывало на него питье, которое емуприготовляла его добрая квартирная хозяйка: взбитый желток, мускатный орех инемного сахарной пудры, и все это размешивалось в стакане крепкого хересу. Неотваживаясь предлагать это простое домашнее средство вниманию столь ученогомужа, искушенного в славном искусстве врачевания недугов, он желал бы, однако,спросить, не представляется ли, по-человечески рассуждая, вероятным, чтолегкий, но в то же время горячительный напиток поможет воспрянуть разуму,изнуренному сложными расчетами?

— Да, — сказал врач. — Да, оба вы нравы. Носкажу вам по совести, я не нахожу у мистера Мердла никакой болезни. У него телосложениеносорога, пищеварение страуса и сон устрицы. Что касается нервов, то мистерМердл не отличается чувствительностью и нелегко приходит в волнение; однимсловом, на мой взгляд, он неуязвим, как Ахилл. Казалось бы, трудно ожидать, чтотакой человек вдруг ни с того ни с сего вообразит себя больным. И однако я ненахожу у него никакой болезни. Быть может, в нем гнездится какой-то глубокосидящий, трудно распознаваемый недуг. Не знаю. Могу сказать только, что пока яэтого не обнаружил.

Если недуг мистера Мердла и существовал вдействительности, то его тень нельзя было заметить на бюсте, который успешносоперничал блеском выставленных на нем драгоценностей с другими столь жевеликолепными ювелирными витринами; нельзя было заметить ее и на молодом Спарклере,который с упорством маниака слонялся из гостиной в гостиную в поискахдостаточно приемлемой девицы без так называемых фиглей-миглей: нельзя былозаметить ее и на многочисленных Полипах и Чваннингах, которых тут были целыеколонии, и ни на ком другом из присутствующих. Даже на нем самом почти не былазаметна эта тень, когда он передвигался среди гостей, наперебой спешившихвыразить ему свое уважение.

Недуг мистера Мердла! Так неразрывно былисвязаны между собой во всем мистер Мердл и Общество, что трудно былопредставить себе этот недуг — если он существовал — только его личным делом.Что ж, существовал ли этот глубоко сидящий, трудно распознаваемый недуг, инашелся ли врач, которому удалось его обнаружить? Терпение! Пока что мы знаемодно: стены Маршалси существовали, и тень их, густая и черная, была заметна начленах семейства Доррит в любое время ночи и дня.